Фельдмаршал Манштейн. Военные кампании и суд над ним. 1939—1945 - Реджинальд Пэйджет

Я закончил свое выступление словами, которые потом часто цитировали:

«Политической целью данного процесса являлось вынесение приговора репутации германской армии и ее выдающемуся командующему.

Это не увенчалось успехом.

Когда мы столкнулись с вермахтом в Африке, Италии и Франции, мы обнаружили, что это достойные солдаты. Что касается меня, то я рад. Если потребуется защищать Западную Европу, то эти благородные солдаты должны стать нашими товарищами.

Сэр, не во власти победителей выносить приговор репутации побежденного.

Манштейн есть и останется героем своего народа. Он был архитектором его побед и Гектором в его поражении, человеком, командовавшим при отступлении, когда сердцем и душой чувствовал, что «Троя должна пасть». И теперь, перед этим судом, он бесстрашно выдержал свой последний бой за честь армии, которой служил, и за честь тех солдат, которые погибли под его командованием. Увенчаете ли вы его венцом мученика или нет, он останется примером всего лучшего, что есть в немецком характере, – отваги, стойкости и того, что римляне называли gravitas (здесь в смысле качества, присущие выдающейся личности. – Пер.), чему у нас нет адекватного названия.

Не в вашей власти опорочить репутацию фон Манштейна; вы можете только испортить свою.

Так было всегда. Победитель никогда не властен вынести приговор репутации побежденного.

Цезарь вынес приговор Верцингеториксу (82–46 до н. э., вождь кельтского племени арвернов в Центральной Галлии, противостоявший Юлию Цезарю в Галльской войне. – Пер.). Потомки забыли о колонистах, перебитых восставшими галлами. Помнят только благородного галла, казненного во время триумфа победителя. Слава Верцингеторикса сохранилась в веках. Только репутация Цезаря и честь Римской империи[109] оказались запятнанными.

Всегда легко объявить командиров побежденных преступниками. Мы могли бы осудить генералов буров. Они расстреливали пленных кафров (банту. – Ред.). Вместо этого мы выбрали более благородный и мудрый путь. И в самом деле, задолго до нынешнего послевоенного помрачения, 500 лет назад, мы вынесли приговор военному лидеру нашего противника. Тогда мы тоже действовали по политическим мотивам. Мы осудили женщину на сожжение на костре как ведьму – и мы же канонизировали ее как святую (в 1909 г. папа Пий X провозгласил Жанну д’Арк блаженной, а в 1920 г. папа Бенедикт XV канонизировал ее; англиканская церковь, как и сама Англия, не имеют к этому ни малейшего отношения. – Пер.).

Сэр, я надеюсь, что этот суд ознаменует возврат к более цивилизованному и благородному ведению процесса.

Никто в этом суде не считал Манштейна плохим человеком. Его любили и его солдаты, и офицеры его штаба. По крайней мере, процесс показал это со всей очевидностью. Никто не ставит под сомнение его человеческие достоинства. Самое серьезное, в чем его обвиняют, так это в том, что он выполнял приказы своего командования. Но это преступление самой Германии.

Он уже немолод. Его лишили пенсии. Имущество конфисковано. Его страна потерпела поражение. Он страдает вместе с Германией.

И что же намерено сказать обвинение: «Если вы не докажете, что не принимали участия в преступлениях, за которые уже наказаны как немец, то вас ждет особое, исключительное наказание».

Но это в корне несправедливо.

Это настоящий тоталитаризм. Поскольку заставлять отдельную личность расплачиваться за преступления всей нации – это отрицать личность как таковую.

Сэр, я прошу оправдания для фон Манштейна, потому что считаю, что его оправдание сделает честь моей стране».

Суд встал, а я подошел к Манштейну. Он не скрывал слез. Я уже говорил, что он эмоциональный человек. Фельдмаршал взял меня за руку и произнес: «Вы, мой бывший враг, сняли многолетний камень обиды с моей души». Затем улыбнулся и добавил: «Это был прекрасный день рождения». Это был последний раз, когда я виделся с Манштейном. На следующий день я вернулся в Англию.

Заключительная речь обвинения длилась долго, значительно дольше моей, и заметно отличалась от вступительной. Больше не звучало «безжалостный преступник». Вместо этого везде присутствовал достаточно печальный подтекст, что «оправдание Манштейна превратит в посмешище все предыдущие процессы». Пожалуй, это было наиболее эффективной тактикой из всех, которую могло выбрать обвинение.

Должен признать, я был уверен, что суд вынесет оправдательный приговор. Фон Манштейн раскрыл себя не только в качестве выдающегося солдата, но и честного и гуманного человека. Я считал, что его личностные качества перевесили формальности Королевского предписания, которые делали оправдательный приговор невозможным. Я не думал, что военные могли бы заставить себя вынести обвинительный приговор. И не я один верил в это, поскольку слышал, как один из обвинителей предлагал пари два к одному, что будет вынесен оправдательный приговор, но не нашел желающих. Более того, я до сих пор верю, что, если бы вердикт выносился именно тогда, Манштейн был бы оправдан.

Однако суд взял паузу на три недели, чтобы дать возможность военному прокурору подготовить свою заключительную речь. Время шло, эффект личности отступил на задний план, и внимание привлекли новые соображения. Если Манштейн будет оправдан, то как быть с остальными немцами – уже осужденными и, в некоторых случаях, казненными на основании не отличавшихся по своей сути доказательств? Как, например, быть с фон Воглером, чья вина состояла в том, что он служил под командованием фон Манштейна?

Заключительная речь военного прокурора заняла пять дней. Я читал ее позднее, и она оказалась очень достойной. Он привел в порядок беспорядочные доказательства и документы, представленные за 50 дней. Трудно вообразить себе более честный способ обращения с фактами. В том, что касалось буквы закона, он решительно отвергал каждое представление стороны защиты и советовал суду безоговорочно принять законы Нюрнберга. Он объявил, что ни приказы вышестоящего командования, ни государственные акты не являются обстоятельствами, освобождающими от какой-либо ответственности. Он утверждал, что экзекуции или репрессии военнопленных противозаконны при любых обстоятельствах, невзирая на тот факт, что Наставление по военно-судебному производству провозглашало – и до сих пор провозглашает – не только законность, но и абсолютную необходимость подобных действий при определенных обстоятельствах. Он объявил, что принципы Гаагской конвенции применимы к войне в России, независимо от того, выполняла их Россия или нет, и что военная необходимость уместна только в случаях, особо оговоренных Гаагской конвенцией. Он настаивал, что Манштейн отвечал за исполнительную власть в зоне своей военной ответственности и что игнорированию им злоупотреблений этой властью нет оправданий. Будет справедливо со стороны военных, если они принимают эти законы, объявить, что у них нет иного мнения, кроме как – виновен.