Мир, которого не стало - Бен-Цион Динур

Наши планы сбылись неожиданно быстро и успешно. В ячейку для обсуждения «текущих вопросов и сионистских ответов на них» записалось много еврейских учениц из восьмого класса гимназии. Все они были не местные: пять девушек из Бобруйска и окрестностей, наиболее активными среди них оказались Сара Шмуклер{455} и Роза Исраэлис; три девушки из Гомеля и его окрестностей; и трое из нашего округа и окрестностей во главе с Верой Слуцкой, дочерью фельдшера из небольшого городка неподалеку от Хорала; из хорольских учениц не было ни одной участницы. Из активистов, которые также участвовали в организации ячейки, были Цви Рахлин и еще один, сын того маскила, продавца книг, в книжной лавке которого я нашел еврейские газеты на русском. Этот юноша, Лейб Фридман, хорошо разбирался в русской литературе вообще и в русском еврействе в частности, но увлеченность сионизмом его была очень сдержанной, да и по природе своей он не был склонен к активности.

Я решил, что агитация должна происходить посредством обучения. Я предложил начать читать три сочинения: «Автоэмансипация» Пинскера{456}, «О возрождении еврейского народа на Святой Земле его древних отцов» Лилиенблюма и «Еврейское государство»{457} Герцля. Организаторы ячейки взяли на себя труд найти необходимое количество экземпляров этих книг (один экземпляр на двух участников), и на первом собрании я изложил программу: я буду читать нечто вроде введения к каждому сочинению, отмечу вопросы, поднимаемые авторами, и обозначу те места в книгах, которые надо прочитать прежде всего и на которых будут основываться наши беседы. Я помню, что когда я составлял программу, надо мной витал образ главы йешивы ребе Шимона Шкопа{458} из Тельши. Я думал: если бы ему, ребе Шимону, выпало объяснять проблему «автоэмансипации», какие моменты он при анализе счел бы основными, а какие – второстепенными? Я много готовился к каждому чтению, и особенно к первой беседе: мне казалось, что от ее успеха зависит вся наша будущая сионистская деятельность в городе. И на этот раз мне на помощь пришел «Восход». В ежемесячнике «Восход», который вышел после смерти Пинскера – двенадцать лет назад, в феврале 1892 года, были напечатаны все надгробные речи, которые произносились над могилой Пинскера; в альманахе «Цион» (на русском языке) была напечатана статья Василия Бермана{459} про Пинскера; я знал также статью Ахад ха-Ама про Пинскера, статью Лилиенблюма и др. В своей вступительной речи я определил три вопроса, стоящие перед евреями в наше время, которые сформулировал Пинскер и дал на них ответ. Вот они: 1) Ненависть к евреям – каковы ее аспекты, сущность и причины? 2) Слабость позиции евреев – в чем она заключается и каковы ее последствия? 3) Каков путь укрепления позиции евреев и их освобождения? Подобным образом я определил также вопросы для обсуждения мыслей, высказанных в сочинении Лилиенблюма: каково экономическое положение евреев в России – и почему нет надежды сделать его более устойчивым? Существуют ли конкретные и фундаментальные различия между положением евреев в России и их положением в странах эмансипации? Каковы исторические права народа Израиля на собственную страну – и почему это связано с положением евреев в мире? «Еврейское государство» Герцля я также включил в обсуждение с помощью нескольких вопросов: что такое государство и в чем заключается связь между народом и государством? Почему еврейское государство в силах освободить евреев от бед и решить их проблемы и что за силы кроются в нашем народе, которые позволят основать и построить государство? Каким станет облик еврейского общества и каков должен быть социальный строй еврейского государства?

Около пяти месяцев продолжались эти семинары. Ни одна ученица и ни один из других участников ни разу не пропустили ни одного занятия. Все были полны глубокой и искренней заинтересованности. Мы успели прочитать три заявленных сочинения и обсудить все вопросы. Мы поделили между участниками также и другие материалы для чтения: русский перевод нескольких статей Ахад ха-Ама («Рабство и свобода», «Подражание и ассимиляция» и др.), сочинение Сапира «Сионизм»{460} и книгу Белкинда «Современная Палестина»{461}. Кроме одной ученицы из Гомеля, которая определенно сообщила, что не хочет приобретать «шекель», потому что она принципиальная противница сионизма, все заявили о своей принадлежности к сионизму и стали активистками сионистского, а затем – сионистско-социалистического движения. Самые большие надежды в плане сионистского будущего мы возлагали на троих из них: Сару Шмуклер, Розу Исраэлис и Веру Слуцкую. Члены организации предрекали сионистское будущее самой активной из них – Розе Исраэлис из Бобруйска, которая при каждом своем появлении производила впечатление не юной девушки, а зрелой женщины с бурным и горячим темпераментом, логичной трезвостью взглядов и мощной интуицией. Нам казалось, что у нее большие способности и ей присущ энтузиазм в сфере практических действий и даже в области идеалов – хотя я считал, что «она готова быть и идеалисткой до тех пор, пока это не затронет непосредственно жизненный уклад, который должен вести каждый благоразумный человек, быть преданным ему и наслаждаться им…» Однако с тех пор я не встречал ее. Зато осуществились большие надежды, возлагавшиеся нами на Сару Шмуклер, которая репатриировалась в Эрец-Исраэль (она умерла от малярии в 1919 году), и ее именем был назван санаторий в поселке Маца («Арза»). Хотя ее природные качества – скромность, застенчивость и молчаливость – давали повод усомниться в том, будет ли она когда-нибудь сионистским деятелем, но на нас производили глубокое впечатление чистота ее души и хороший вкус, приятность манер и ощущение ответственности, которое проявлялось у нее в каждом шаге и в каждом слове. Мы переживали, что она глубоко чувствует, но мало выражает свои эмоции, ценили ее народную простоту и сердечность и хорошо понимали, чем она завоевывала любовь и обожание подруг – ее отношение к словам и к людям было для них образцом для подражания. Сара училась затем в фельдшерской школе в Киеве, и в день, когда отправилась в Эрец-Исраэль, она написала мне сердечное письмо, в котором благодарила меня и выражала радость от того, что удалось осуществить обет, данный ею на тех самых семинарах, когда она была ученицей восьмого класса гимназии.

Оправдались также надежды, возлагавшиеся нами на Веру Слуцкую: она впоследствии присоединилась к движению сионистов-социалистов и была ярой активисткой в Екатеринославе. При обыске в ее квартире обнаружили партийную подпольную типографию и… записи тех бесед, а среди них – мой портрет; по этому портрету меня опознали и арестовали на одной из железнодорожных станций. Затем Вера Слуцкая стала врачом и работала в Обществе здравоохранения евреев. Успех наших бесед был велик. Многие из учениц младших классов тоже хотели участвовать в беседах, но мы брали из седьмого класса очень немногих, в качестве «ядра» для следующего поколения активистов. В конце учебного года мне вручили подарок: двухтомник «На распутье» Ахад ха-Ама и «Образы и мелодии» Шауля Черниховского{462} – и надписали их длинными и наивными посвящениями.