Лотос - Дженнифер Хартманн

котором не собиралась побеждать. Я прижимаюсь к нему, мое собственное счастье вторгается в каждую частичку, которую я намеренно оставляла пустой слишком много лет. Эти кусочки были оставлены для него.

Только для него.

Я крепко обнимаю его, вдыхая древесно-кедровый одеколон и бодрящее мыло на его коже. Все танцуют вокруг нас, размахивая руками и смеясь под оптимистичную песню, а мы тонем, раскачиваемся, медленно плывем, поглощенные самим существованием друг друга.

Я смотрю на него снизу вверх, прижав подбородок к его груди и зная заранее, что он смотрит на меня сверху вниз своими каштановыми глазами.

– Оливер…

– Не надо, Сид. – Оливер запускает пальцы в мои волосы, его ногти слегка касаются моей кожи. Мы танцуем в такт музыке, но это наша собственная музыка – та, которую мы создаем вместе. Улыбка, которой он одаривает меня, – это прекрасное крещендо. – Просто позволь мне держать тебя.

Прерывистое дыхание оставляет меня на нетвердых ногах, мои руки и сердце сжимаются сильнее, чем когда-либо прежде.

– Меня трудно удержать, – признаюсь я, слова вырвались из клубка страха внутри меня.

Но улыбка Оливера становится только шире, когда он прижимает мою щеку к своей груди, его ладонь все еще баюкает мой затылок, как будто я его заветная мечта. Как будто я его недостающая часть.

– Ничто из того, за что стоит держаться, никогда не бывает слишком трудным.

Проходит совсем немного времени, и мы, спотыкаясь, входим в дом Оливера, оба возбужденные – он от дайкири, я от него. Мы снимаем наши заснеженные пальто и поднимаемся наверх. Я знаю, что мы не сможем поговорить сегодня вечером. Уже поздно, мы устали, а Оливер навеселе. Всю дорогу домой он просвещал меня случайными, бесполезными фактами, такими как: «Знаешь ли ты, что слово «set» содержит больше всего определений в словаре английского языка?»

Затем он начал перечислять их все. Мне пришлось остановить его на сотом с чем-то.

Оливер падает на кровать, когда мы добираемся до его комнаты, и я задерживаюсь в дверях, раздумывая, уйти мне или лечь с ним. Пока я колеблюсь, Оливер засыпает, мирно покоясь под своим одеялом.

Я переодеваюсь для удобства в одну из его футболок, а затем складываю свою клубную одежду аккуратной стопкой на его комоде, снимаю серьги и осторожно забираюсь в постель рядом с ним. Он не вздрагивает, когда я придвигаюсь ближе и прижимаюсь спиной к его груди, скручиваясь в клубок. Его ровное дыхание и тепло, исходящее от его кожи, согревают меня, пока я засыпаю.

Не успевает сон до конца овладеть мной, как рука Оливера обхватывает мою талию и притягивает ближе к себе, даря бесстыдное объятие. Его губы встречаются с моим затылком, – дрожь пробегает по телу, когда он шепчет «спокойной ночи», прижимая меня ближе к себе.

Удерживая меня.

* * *

Я не уверена, что меня разбудило, но этот звук ужасно похож на голос Гейба. Отгоняя от себя мир грез, я мгновение осознаю тот факт, что я не в своей постели – я в постели Оливера, и я действительно слышала Гейба.

Его голос затихает в коридоре по другую сторону двери, похоже, он только что вернулся домой из клуба. Затем я понимаю, что мой покой улетучивается, и я резко оборачиваюсь, ища Оливера.

Наши глаза встречаются сквозь туманный покров тьмы. Он сидит, прислонившись к спинке кровати.

– Оливер? – Мой голос хриплый, сонный, любопытный, когда я приподнимаюсь на корточки. – Ты проснулся?

Я могу разглядеть его улыбку.

– Да. Кошмар напугал меня, и я не смог снова заснуть. Вместо этого я решил посидеть здесь и подумать.

Прищурившись, я смотрю на свой мобильный телефон и замечаю, что уже почти два часа ночи, футболка Оливера задралась мне на бедра, поэтому я одергиваю ее, поворачиваясь к нему спиной.

– О чем ты думал?

– Об Афине, – легко отвечает он.

Я очарована.

– Ты скучаешь по ней, да?

– Да. Она была мне хорошим другом.

Скользнув дальше по кровати, я сажусь напротив него, так что мы оказываемся лицом к лицу. Мои очки валяются на его тумбочке, но чем ближе я подползаю, тем лучше его вижу. Его улыбка все еще не исчезает, его тело слегка напрягается, когда я сокращаю расстояние.

– Спасибо, что пришел навестить меня сегодня вечером. Я знаю, что большое скопление людей и шум вызывают у тебя беспокойство, так что это очень много значит для меня.

Пауза, прежде чем он кивает, отводя от меня взгляд.

– Я не был уверен, захочешь ли ты видеть меня после… – Его кадык подпрыгивает от беспокойства. – После моего поведения на прошлой неделе.

– Оливер, я не сержусь на тебя. Я просто была поражена, потому что знала, что это не ты, – настойчиво говорю я ему, придвигаясь еще ближе, моя рука тянется к его. – Я не хочу, чтобы ты когда-нибудь чувствовал, что тебе нужно меняться – ни ради меня, ни ради кого-либо еще. Ты совершенен такой, какой ты есть.

Его пальцы сжимают мою ладонь, и мне кажется, что-то притягивает меня к нему, – либо он, либо я сама, либо невидимая сила, которая превратила нас в магниты. Оливер проводит ладонью по моей руке, деликатно посылая мурашки по коже.

– Так долго я был просто именем, высеченным на каменной стене. Я был картинкой на бумаге, созданной моим собственным затуманенным разумом, – признается он, и в его словах сквозит тоска, свидетельствующая о его многолетнем одиночестве. Но затем его глаза возвращаются к моим, и я вижу в них перемену. Я вижу надежду. – Ты заставляешь меня чувствовать, что я… кто-то.

– Ты кто-то, Оливер. Так было всегда. – Слезы вырываются из меня, и в них нет ничего постыдного. Только любовь. Так много проклятой любви, которую я хранила внутри себя почти всю свою жизнь. Я задыхаюсь от слов, которые вырываются из меня. – Когда мне было пять лет, я отдала тебе свое сердце на твоем крыльце, а ты отдал мне овсяное печенье, и я думала об этом моменте каждый божий день на протяжении более двух десятилетий. Даже когда ты ушел, ты все еще держал мое сердце.

– Я вернулся, Сид. – Его ладони находят мое лицо, обхватывают мои щеки. Слезы просачиваются сквозь его пальцы. – Я прямо здесь, с тобой, и я все еще держусь за твое сердце. Пожалуйста, не проси меня вернуть его.

Тихий всхлип вырывается наружу, и я целую его.

Я целую его, потому что должна, потому что это единственный выбор, потому что это единственное, что мне остается сделать. Я стою на коленях, сжимая его футболку, растворяясь