Дети капитана Гранта - Жюль Верн

Оконечность Африки впервые увидел в 1486 году португальский адмирал Варфоломей Диац, и только в 1497 году знаменитый Васко де Гама обогнул мыс, впоследствии названный мысом Доброй Надежды.

Мог ли Паганель не знать этого, когда Камоэнс воспел великого мореплавателя в своей «Лузиаде»? По этому поводу географ сделал любопытное замечание: ведь если бы Диац в 1486 году, за шесть лет до первого путешествия Колумба, обогнул этот мыс, Америка ещё долго не была бы открыта, И в самом деле, путь мимо мыса Доброй Надежды был наиболее коротким и прямым путём в восточную Индию. Чего искал великий генуэзский путешественник, углубляясь всё дальше и дальше на запад, как не сокращения пути к «пряным островам»? Итак, если бы мыс обогнули раньше, экспедиция Колумба была бы излишней, и он, без сомнения, не предпринял бы её.

Город Капштадт, расположенный в глубине Капского залива, был заложен в 1652 году голландцем Ван-Риббеком. Это была столица очень значительной колонии, окончательно перешедшей к англичанам по договору 1815 года.

Пассажиры «Дункана» воспользовались стоянкой, чтобы посетить Капштадт. В их распоряжении было всего двенадцать часов, так как капитану Джону нужен был только один день, чтобы возобновить запасы угля, и 26-го утром он собирался двинуться в дальнейший путь.

Впрочем, этого времени было совершенно достаточно, чтобы успеть обежать все клетки шахматной доски, называемой Капштадтом, на которой тридцать тысяч белых и чёрных жителей играли роль королей, королев, башен, слонов, коней, пешек. По крайней мере, таково было мнение Паганеля.

Когда осмотрены замок, возвышающийся в юго-восточной части города, дворец губернатора, биржа, музей, крест из камня, сооружённый Диацем в честь своего открытия, то путешественнику больше ничего не остаётся делать, как отправляться в дальнейший путь.

При-первых лучах рассвета «Дункан» снялся с якоря, поставив кливер, фок и марсель, и несколько часов спустя уже огибал знаменитый мыс Бурь, который Иоанн II, португальский король-оптимист, так неудачно назвал мысом Доброй Надежды.

Две тысячи девятьсот миль, отделяющие мыс Доброй Надежды от Амстердамских островов, при попутном ветре и спокойном море были пройдены в десять дней.

Мореплаватели оказались более счастливыми, чем путешественники по пампасам: они не имели никаких оснований жаловаться на неблагосклонность стихий.

— Ах, море, море! — беспрестанно повторял Паганель. — Что было бы с человечеством, если бы не существовало морей! Корабль — это настоящая колесница цивилизации! Подумайте, друзья мои, если бы земной шар был огромным континентом, то мы и теперь не знали бы и тысячной части его. Посмотрите, что происходит в глубине материков. Человек едва осмеливается проникнуть в сибирскую тайгу, в равнины Центральной Азии, в африканские пески, в американские прерии, в обширные степи Австралии, в ледяные пустыни полюсов… Слабые возвращаются с полпути, отважные погибают. Эти пространства непроходимы. Зной, болезни, дикость туземцев создают непреодолимые препятствия путешественнику. Двадцать миль пустыни больше отделяют людей друг от друга, чем пятьсот миль океана! Люди, живущие на противоположных побережьях, считаются соседями, и они чужды друг другу, если их разделяет какой-нибудь лес! Англия граничит с Австралией, тогда как Египет находится как бы в миллионе лье от Сенегала, а Пекин является антиподом Петербурга!

Паганель говорил с большим жаром, и даже майор не находил ни слова возражения против этого гимна океану. Если бы для поисков Гарри Гранта нужно было пройти вдоль всей тридцать седьмой параллели по суше, не стоило бы предпринимать это путешествие, но, к счастью-, море было к услугам отважных путешественников. 6 декабря первые лучи солнца осветили горы, как бы выходящие из морских волн.

Это были Амстердамские острова, лежащие под 37°47′ южной широты и 24° долготы; высокий конус главного острова группы в ясную погоду виден на расстоянии почти десяти миль.

Очертания острова напоминают путешественникам остров Тенериф.

— Он очень похож и на Тристан д’Акунья, — сказал Гленарван.

— Совершенно справедливое замечание, — отозвался Паганель, — оно целиком вытекает из геометрической теоремы: два острова, подобные третьему, подобны и между собой. Я добавлю ещё, что Амстердамские острова, так же как и Тристан д’Акунья, богаты тюленями и робинзонами.

— Разве и здесь были робинзоны? — спросила Элен.

— По правде сказать, я знаю очень мало островов, где бы не было робинзонад в том или ином виде. И действительность гораздо ранее вашего знаменитого соотечественника Дефо создала его роман.

— Господин Паганель, — сказала Мэри Грант, — позвольте задать вам один вопрос?

— Дюжину, если вам угодно? Я всегда готов отвечать.

— Благодарю, — ответила молодая девушка, — я хотела только опросить, очень бы вы испугались, если бы вдруг оказались на необитаемом острове?

— Я? — вскричал Паганель.

— Милый друг, — оказал майор, — не пытайтесь уверить нас, что это ваша заветная мечта!

— Я не собираюсь ни в чём вас убеждать, но всё же должен сказать, что подобное приключение не очень пугает меня. Я начал бы новую жизнь. Я ходил бы на охоту, занимался бы рыбной ловлей, я устроил бы себе жилища: зимнее — в пещере, а летом — на дереве, я сделал бы склады для запасов, одним словом, я колонизировал бы весь остров.

— В полном одиночестве?

— Да, если бы так случилось. Впрочем, разве на земле бывает полное одиночество? Разве нельзя найти себе друзей среди животных, приручить молодого козлёнка, какого-нибудь красноречивого попугая, любезную обезьянку? А если случай пошлёт вам друга, вроде Пятницы, ничего более и не надо. Два друга на одинокой скале — вот истинное счастье! Вообразите себе: я и майор…

— Благодарю вас, — ответил майор, — у меня нет ни малейших способностей для роли Робинзона, и я слишком плохо сыграл бы её.

— Милый Паганель, — сказала Элен, — снова ваше воображение уносит вас в область фантазии. Но я думаю, что действительность очень отличается от мечты. Подумайте о том, что всех этих вымышленных робинзонов судьба предусмотрительно забрасывает на превосходно выбранные острова, где роскошная природа превращает их в каких-то избалованных детей! Вы видите только лицевую сторону медали.

— Как? Вы не верите, что можно быть счастливым на необитаемом острове?

— Нет, не верю. Человек создан для общества, и полное одиночество способно породить в нём одно лишь отчаяние. Это только вопрос времени. Вначале он поглощён повседневными нуждами и заботами, которые отнимают всё время несчастного, едва спасшегося от морских волн; мысль о настоящем удаляет от него угрозу будущего. Но впоследствии, когда он осознаёт своё одиночество, вдали от себе подобных, без всяких надежд увидеть свою страну и близких ему людей, — что он должен переживать, какие страдания! Его островок — это весь мир для него. Всё человечество — это он один, и когда придёт смерть, он будет чувствовать себя, как последний человек в последний день существования мира. Поверьте мне, Паганель, это очень тяжело — быть на месте такого человека!