Русь: от язычества к православной государственности - Алексей Владимирович Лубков

Эта мечта отразилась и в нашей культуре, в которой, как писал Л.Н. Толстой, все измеряется мерой, данной нам Христом, и данной именно через византийское православие. По определению А.А. Алексеева, «русский (а теперь россиянин) – это не национальность, это – цивилизационная принадлежность. <…> Русскими не рождаются, ими становятся»[476].

Так кого же считать русским? Академик живописи Илья Глазунов (1930–2017) нашел простой ответ на этот вопрос – «русский тот, кто любит Россию»[477]. Таких нерусских по крови, но русских по любви к Отечеству в нашей стране насчитываются миллионы. Несмотря на нерусское происхождение, мы глубоко чтим Ф.М. Апраксина (1661–1728), Г.Р. Державина (1743–1816), Н.М. Карамзина (1766–1826), отдаем должное таким государственным деятелям, как А.Х. Бенкендорф (1781–1844), Л.Л. Беннигсен (1745–1826), защитнику Севастополя Э.И. Тотлебену (1818–1884), героям Отечественной войны 1812 г. Барклаю-де-Толли (1761–1818) и Багратиону (1765–1812), великим первооткрывателям новых земель адмиралу Ф. Беллинсгаузену (1778–1852), Витусу Берингу (1681–1741) и многим, многим другим. Русский мир горд великими представителями культуры, не русскими по крови – И.И. Левитаном (1860–1900), И.Е. Репиным (1844–1930), И.К. Айвазовским (1817–1900), мыслителями С.Л. Франком (1877–1950), Ф.А. Степуном (1884–1965), Н.А. Бердяевым (1874–1948). Все они – яркие выразители именно русскости.

На наш взгляд, следует согласиться с академиком РАО А.А. Корольковым, который пишет: «Остаться русским, сохранить русскость – значит нести в себе духовность, сокровище нашей истории, духовность русскую, соединившую в себе вселенские истины христианства с сердечной восприимчивостью»[478]. Как писал Ф.М. Достоевский: «Можно многое не сознавать, а лишь чувствовать»[479]. Это особая, по И.А. Ильину, христианская, просветленная чувственность, когда в Бога веруют не разумом, а всей своей сущностью, которая воплощается в собирательной народной душе.

Силу русского духа Ф.М. Достоевский охарактеризовал как «стремление ее в конечных целях своих ко всемирности и ко всечеловечности»[480]. Стать русским для Достоевского означает быть братом всех людей. В главном и существенном межэтническое и межнациональное братство в конечном счете воплотилось в историческом бытии Руси-России. Россия стала поистине вселенской державой, объединившей любовью к общему Отечеству более 200 наций и народностей, которые жили естественной и равноправной жизнью граждан огромной страны, по сути континента с уникальной самобытностью.

К идее христианского всеединства, идущей от Византии, к размышлениям о нем Ф.М. Достоевского, Вл. Соловьева, С.Л. Франка, Ф.А. Степуна нередко относятся как к мечте выдающихся мыслителей, их искрометной и талантливой фантазии. Так ли это на самом деле? И почему местом рождения этой мечты является именно Россия?

На наш взгляд, во многом потому, что именно Русь – Россия – СССР превратили эту мечту в явь, в сущностное бытие огромной многонациональной державы, осуществившей всеединство сотен наций и народностей. Вселенское всеединство не просто мечта, а единственное средство от самоуничтожения человечества. Именно об этом предупреждали великие русские мыслители. Однако это всеединство должно осуществляться не на началах западного глобализма, несущего новое рабство, а на началах любви, братства, милосердия и сострадания. Именно к этому призывали российские гении.

Византия оказала огромное влияние на развитие мировой культуры. Об этом емко и красноречиво говорится в коллективном труде ведущих российских византинистов. Приведем из него обширную выдержку: «На Западе античная культура была разгромлена варварами, традиции ее оказались прерванными и поначалу недоступными для новых молодых народов, уровень развития которых несравним с греческим или римским. В это же время в первой половине VI в. Византийская империя приходит к своему наибольшему могуществу, а византийская культура обладает высокой зрелостью и блеском. В огромной и пышной империи Юстиниана отчеканиваются основы византийской государственности, церковности, культуры, искусства. Константинополь рассматривается теперь как центр образованности и законодатель художественных вкусов. Здесь вырабатываются все основные установки в искусстве. Импульсы из Константинополя широкими концентрическими кругами расходятся по периферии, определяя ее художественную жизнь. С этого времени и далее, во все века существования Византии, в ее искусстве четко выделяется столичная школа.

Византийская культура, в том числе и прежде всего искусство, в отличие от западной, не знала разрушений. На античных художественных образцах здесь учились, античность здесь навсегда осталась “живой” и стала настоящим фундаментом всей культуры. Собственный художественный язык был обретен путем трансформации античного, а не создавался заново, как бы “с нуля”, как это было в варваризировавшейся Европе. Путь византийского искусства – это естественное развитие раннехристианского средиземноморского, а затем – бережное хранение его классических основ, впрочем, переосмысленных, приспособленных для христианских идей»[481].

Не менее значимым было влияние Византии. Вместе с тем, как подчеркивает Г. Флоровский, Русь не слепо копировала византийскую культуру, а прилагала усилия по ее глубокому усвоению и творческому преобразованию в культуру, отвечающую потребностям собственного, самобытного духовно-культурного развития. Уже на ранней стадии своей истории Русь показала удивительные качества воспринимать новую культуру, в данном случае византийскую, приспосабливая ее к своим духовно-культурным потребностям и воззрениям.

Древняя Русь по-своему «читала» христианство. Даже иконы Древней Руси придавали обретенным из Византии святым образам иные, чем в византийской классике, изображения. Позже Андрей Рублев, величайший из иконописцев, написал Христа совсем не так, как это было принято в каноне восточно-христианской традиции до него.

В интерпретации Андрея Рублева строгий и до той поры считавшийся каноническим византийский образ имеет слегка отвлеченный характер, придающий Христу сходство с древним языческим хранителем домашнего очага. Христос Рублева наделен узнаваемыми чертами обычного человека, но не из мира сего. А великая икона Рублева «Спаситель» – «первое – и во многом запоминающееся – изображение лица России»[482].

Киевская Русь, а затем и Московская, заимствовав дух и букву восточного православия у Византии, со временем создали оригинальный, более очеловеченный вариант культуры с внутренней одухотворенностью и чувствами близости к природе и своему народу.

По мнению Г.П. Федотова, одна из особенностей русского православия состоит в том, что «Греческая Церковь почти не знала святых мирян; в святых князьях на Руси расцветает новая святость, теснейшим образом связанная со святыней национальной жизни. Этой святыне с беспримерной смелостью приносится в жертву даже святость аскетического подвига…»[483].

Византиец, как пишет С.С. Аверинцев, не понял бы и другого, «как можно причислять к лику святых Бориса и Глеба (а позднее царевича Димитрия)? Ведь они умерли не за веру, они не более чем жертвы будничного порядка вещей – известно же, что мир во зле лежит и мало ли на свете неповинных жертв? Между тем их значение в русской традиции религиозной отзывчивости неожиданно велико»[484].

На Руси именно в «страстотерпце», не совершающем никакого поступка, но с христианским смирением приемлющем свою горькую чашу, «святость державного сана только и воплощается по-настоящему»[485]. Это закономерно, ибо Русь держалась милосердием, состраданием и жертвенностью, особо почитая эти качества в человеке. Православие, подчеркивал Иван Ильин, означает «любящий разум» и «ищет духовного примирения и целостности человека изнутри». Мыслитель уверен, что