Русь: от язычества к православной государственности - Алексей Владимирович Лубков

духовенством. «На Западе духовенство уже столетиями представляет собой умственную элиту, это люди, которые обладают теоретическим, философско-богословским опытом и знанием, редко встречающимися среди верующих. У нас подход к священнику совершенно другой: мы не ожидаем от него, что он в общине самый образованный, самый ученый человек. Мы ожидаем от него, что это человек живой веры, с непосредственным, живым опытом Бога, с состраданием к людям, с пониманием житейских проблем, он – человек среди нас, только особого рода человек»[433].

Далее митрополит продолжает: «…и в России и на Западе, и во всем мире нам поручено делиться небесным сокровищем с людьми, которые, может быть, забыли небо, но которые без него не могут жить, задыхаются на земле, с людьми, которым надо встретить Бога, потому что иначе человеческое общество слишком бедно, слишком тускло, слишком бессмысленно и бесцельно. Вот почему я с таким убеждением говорил, что мы не только должны, но мы можем дать Западу то, что Запад в значительной мере, во всяком случае, судя по моему опыту и по моему убеждению, утратил за столетия»[434]. Лучше не скажешь. Многовековые претензии Запада на духовное лидерство оказались несостоявшимися притязаниями.

В начале XI в. Русь, совсем недавно принявшая христианство, вновь оказалась перед выбором – по какому духовному пути идти – католическому или православному? Выбран был православный путь, и на нем Русь добилась выдающихся успехов. Она стала твердыней и столпом православия, преодолела все выпавшие на ее долю невзгоды и испытания. Более того, взяла на себя великую миссию сбережения фундаментальных основ христианства и следовала им в созидании собственной цивилизации, которая по мере движения Руси по дорогам истории превращалась в главную хранительницу собственно сущностных европейских ценностей, что со всей очевидностью демонстрирует современная Россия.

Часть IV

На пути к православной государственности

Глава четырнадцатая

Формула исторического бытия

Несомненно, что крещенная Русь формировалась как самобытная часть христианского мира. Начало положил св. князь Владимир, сумевший так ввести Русь в орбиту христианской жизни, что она избежала зависимости от более «старых» христианских народов как Запада, так и могущественной Византии. Тем самым закладывался фундаментальный принцип развития Руси – суверенного права самой распоряжаться собственной судьбой, что в конечном итоге обеспечило ее цивилизационную несокрушимость и уникальность на протяжении столетий.

Отстаивание суверенитета не означало затворничества. Напротив, Русь была открыта сотрудничеству с другими странами и, прежде всего, с Византией, что оказало заметное и благодатное влияние на духовный, культурный и государственный строй Руси, которая буквально впитывала все лучшее, что дарила миру византийская цивилизация, краткая характеристика которой логична и необходима для нашей темы.

Византийская история охватывает тысячелетие от периода становления в IV–VI вв. до турецкого разгрома Константинополя 29 мая 1453 г. В период расцвета Византии ее столица на Босфоре вызывала восхищение всех, кто хотя бы однажды ее посетил. В Х в. столицей на Босфоре грезили в различных частях мира. Выдающийся исследователь древнерусского и византийского искусства В.Н. Лазарев (1897–1976) писал: «О Константинополе мечтали среди холодных туманов Норвегии, на берегах русских рек, в крепких замках Запада, в банках жадной Венеции»[435].

Лик Византии был столь привлекателен, что писатель XIV в. Феодор Метохит (1270–1332) с полным основанием утверждал, что Византия «ни с чем не сравнимое прекраснейшее средоточие всей обитаемой земли»[436]. Она занимает не первое, а единственное место в мире как уникальный центр культуры и самобытной, удивительной по прочности государственности.

Между тем позднее отношение к Византии менялось: от восхищения до презрения, что характерно для мыслителей Западной Европы XVII–XVIII вв., особенно для периода Просвещения. Так, Вольтер называл историю Византии смешной, недостойным сборником анекдотов, «позором человеческого ума». Монтескье видел в истории Византии лишь череду интриг и предательств. О «презренной» стороне византийской истории писали известные историки Э. Гиббон (1737–1794) и Э. Фриман (1823–1892)[437].

Подобное отношение западных ученых к Византии понятно, ибо именно с Византией связан раскол когда-то единой Вселенской церкви на католичество и православие, духовная пропасть, которая стала разделять католический Запад с православным Востоком. Именно здесь, во многом в духовной области, таятся истоки многовекового противостояния и вражды между «просвещенной» Европой и «косным, консервативным» Востоком.

В наши дни эта борьба приобретает самые ожесточенные и изощренные формы. Признается, что Россия – наследница Византии, но таких ее черт, как цезарепапизм, имперское сознание, диктатура власти, «византизм» как искусство интриг в международной политике и внутренней жизни, хитрость, коварство и лицемерие. В подобных характеристиках российского «византизма» явственно проступает негативное отношение как к России, так и, собственно, к византийской цивилизации. При этом предается забвению, что Византия не только Восток, но и другая Европа, с только ей свойственной ментальностью.

В русском обществе интерес к Византии возрос в XIX в. Профессор, ученый-востоковед А.А. Васильев (1867–1953) писал, что среди наиболее выдающихся представителей русского общества того времени Византия очень часто служила материалом для укрепления позиций тех или других общественных течений. Например, некоторые славянофилы черпали из истории Византии данные, полезные для поддержания и исторического обоснования их теорий. Западники брали из того же источника сведения, которые должны были показать отрицательное значение византийской истории[438].

К истории Византии относились как к источнику аргументов для обоснования собственных позиций в развернувшейся идейной борьбе между западниками и славянофилами. Последние, в частности А.С. Хомяков (1804–1860), утверждали, что «говорить о Византии с презрением – значит расписываться в невежестве»[439]. Однако и среди западников находились проницательные умы, считавшие Византию страной, оказавшей огромное влияние на Русь. Так, выдающийся ученый Т.Н. Грановский писал: «Нужно ли говорить о важности византийской истории для нас, русских? Мы приняли из Царьграда лучшую часть народного достояния нашего, то есть религиозные верования и начатки образования. Восточная империя ввела молодую Русь в среду христианских народов. На нас лежит обязанность оценить явление, которому мы многим обязаны»[440].

Эту «обязанность» взял на себя выдающийся мыслитель Константин Николаевич Леонтьев (1831–1891). Его талантливый и во многом пророческий труд «Византизм и славянство» предложил русскому обществу по-новому взглянуть на Византию, поразмышлять и осмыслить ее историческое наследство, а главное – выявить влияние Византии на историческое бытие Руси.

К.Н. Леонтьев писал: «В нашей образованной публике распространены о Византии самые превратные, или, лучше сказать, самые вздорные, односторонние или поверхностные понятия. Наша историческая наука была до последнего времени незрела и лишена самобытности. Западные писатели почти все долго страдали… пристрастием или к республиканству, или к феодализму, или к католичеству и протестантству, и потому Византия самодержавная, православная и вовсе уже не феодальная не могла внушать им ни в чем ни малейшего сочувствия»[441]. Византия представлялась чем-то и «сухим, скучным, поповским, и