Прошедшие войны - Канта Ибрагимов

На второй день утром повели всех одновременно в баню. В узком темном холодном помещении, где не было никаких условий для мытья, их всех заставили раздеться и переодели. Теперь они все стали внешне одинаковыми. Одежда была в основном стандартной, рассчитанной на среднего человека, и поэтому Цанка в арестантской одежде выглядел как пугало: все было коротким, узким, все давило и сжимало.

Цанка представлял, что условия будут примерно такими, как в Грозненской тюрьме. Теперь он понял, что это совсем другое место, это другое время, здесь другие законы и обычаи. Заключенные сразу разделились на политических и блатных. Хотя Цанка проходил по делу как политический, все знали, что он далек от нее, — и заключенные, и их стража. С первого дня он занял независимую позицию.

Самым главным объектом раздора стала металлическая печь, стоявшая посредине барака. Так называемые блатные сразу захватили все места вокруг нее, потом стали жестоко выяснять отношения между собой. Драки продолжались днем и ночью. Убийство человека стало обычным делом. Ночью в темноте никто не мог ничего понять, в основном все делалось исподтишка. Как молодые петухи, дрались все не на жизнь, а на смерть. Каждое не так сказанное слово, косой взгляд или жест вызывали бурю эмоций.

С первого дня около Цанка обосновался Бушман. Только теперь Цанка смог разглядеть этого маленького, хилого от природы мужчину. Его близорукий взгляд рассеянно и испуганно бегал в темноте по бараку. Ему было лет тридцать пять-сорок, лысая голова имела продолговатую форму, оттопыренные уши казались приклеенными, до того они были большими и пухлыми. Выпуклые большие карие глаза постоянно бегали, моргали.

— Цанка, Цанка, неужели мы так и будем спать здесь у самой стены? Мы ведь здесь к утру околеем.

Цанка молчал. Безысходность и печаль овладели им. Ему было больно и тяжело. Ему стало страшно. Он понял, что пять лет он здесь не выживет. Он потерял веру в себя, веру в жизнь, в будущее. Ему было постоянно холодно. Мерзкая, скудная еда отравила весь его и без того ослабленный организм. Он буквально пал духом. Ему было все равно. Он машинально делал все, что делали другие, и ждал только ночи. Ночью он еле доползал до своего места, падал и моментально засыпал, ничего с себя не снимая, даже наоборот, кое-какую утварь наматывал на голову и ноги.

Ночью ему снились дом, мать, дети, жена, родственники. Сон был единственным спасением в этой омерзительной жизни. Однако его тоже не хватало. Измученный организм не мог восстановиться. Ни одного дня, ни одного часа не было свободным. Все делалось по команде, в коллективе. Цанка, как и любой чеченец, не принимал коллективных действий, не любил групповщины. Однако внутренний мир Цанка мало кого интересовал. Любое противодействие заключенными каралось жестоким образом. Провинившихся сажали в карцер. Через неделю из карцера приводили полудохлого обмороженного человека, который уже не мог не вставать, не ходить и даже не мог есть. Поэтому у Цанка интуитивно были подавлены все внутренние чувства, он жил понятиями толпы заключенных, то есть рабов. Первые две недели они обустраивали территорию, что-то достраивали, что-то доделывали. За это время начались меняться отношения. Кто имел какую-либо специальность или был грамотным или шустрым, как Бушман, те устроились на теплые места. Бушману повезло больше всех — он стал вроде учетчика-писаря у вольнонаемных. Последние жили на территории колонии, но условия у них было гораздо лучше, чем у охранников, и разумеется, чем у заключенных. Вольнонаемные должны были из породы, добытой заключенными, вырабатывать непосредственно золото.

Бушман хотел как-то пристроить на теплое место Цанка, но безграмотность и кавказское происхождение не внушали начальству доверия. Тем более, как выразился один из начальников колонии, если и такие будут "в тепле", то кто принесет породу.

Начальником колонии, или как ее в первый год называли — экспедиции, был человек гражданский, тоже, как и Бушман, москвич, и тоже по специальности физик. Андрей Моисеевич умудрился вступить с ним в контакт и, несмотря на все протесты военных, он имел самые широкие привилегии. В конце концов через месяц он стал заведующим котельной и уже спал не в общем бараке, а в своей отдельной каморке. Однако ел он со всеми заключенными вместе.

К тому времени Цанка, как большинство арестантов, стали выгонять "на волю". Задача заключенных была добыть полную корзину мерзлой породы и принести ее на территорию. Добыча велась открытым способом. Мерзлый грунт не поддавался ударам кайла. Руки леденели, каждый удар отдавался тупой болью по всему телу.

До каждого заключенного был доведен план ежедневной добычи породы. Обессиленные заключенные каждое утро с большим трудом тащили на работу большие, грубые, тяжелые корзины. Добыча велась вдоль стены ущелья. Здесь согласно исследованиям геологов проходил богатый золотоносный пласт. Этот пласт в высоту составлял более трех метров. Можно было копать вниз, можно было идти вдоль стены, можно было рыть вглубь стены. Только нельзя было подниматься вверх данного пласта. Однако подниматься выше никто не мог и не желал.

В первые дни заключенных на работе сторожили несколько охранников и один-два геолога из вольнорабочих указывали место проходки пласта. Потом начальство поняло, что охранять заключенных за пределами колонии незачем. Утром до бригады доводили план, выдавали корзины и выгоняли в раскрытые настежь ворота. Бежать было некуда. Заключенные мечтали о том, чтобы побыстрее наступил вечер и можно было вернуться в свой вонючий вшивый барак.

Однако два побега состоялись; первая группа беглецов из четырех человек была найдена по весне километрах в двадцати, их тела были обглоданы зверьем, а вторая из двух человек в ту же ночь вернулась. Замерзшие беглецы тщетно кричали, били по воротам, чтобы их впустили. Солдаты охраны специально поднялись на вышку, чтобы поглазеть на них. Был приказ не стрелять и не пускать на территорию. Утром, когда ворота открыли, двое заключенных, скрюченные, на корточках сидели в обнимку у ворот. Несколько солдат, действуя ломами и прикладами винтовок, разбили эти ледяшки и куда-то унесли.

В этом страшном месте земли главное были не жизнь, не смерть, не тем более честь и совесть, здесь главным был план. Он был доведен до начальства, затем до бригадира и наконец до рядового заключенного. В сильнейший мороз, в пургу, в буран ворота ежедневно утром раскрывались, чтобы несчастные, обессиленные и уничтоженные морально люди принесли в колонию золотоносную породу.

Вечером ворота чуть приоткрывались, заключенные по очереди входили в узкую щель. Здесь на входе стояли солдаты и рабочие из вольнонаемных, они проверяли степень наполнения корзины. Если количество принесенной породы не отвечало норме, заключенных до утра сажали в холодный карцер. При этом они лишались вечерней еды. Это было самое тяжелое наказание в первый год работы.

В конце ноября перестали дуть ветры. Солнце еле-еле в полдень выступало на горизонте, как бы дразня людей. Мороз каждый день крепчал. В дырявых бараках под утро, когда угасала печь, становилось холодно до нетерпения. Люди болели, умирали. Заключенные стали как звери, все друг друга ненавидели. Никто ни о чем не заботился, каждый думал только о себе. Однако Бушман иногда во время завтрака или ужина встречал Цанка и давал щепотку махорки или краюху хлеба. Один раз он повел Цанка к себе в каморку, напоил настоящим чаем, обогрел и самое главное дал ему большой кусок материи от палатки. Этой материей Цанка укрывался по ночам, она его спасала от мороза. Однако через несколько дней материал исчез, и Цанка обнаружил его у главного блатного по кличке Пузатый. Самое почетное место в бараке было около печи, с одной стороны от нее размещался бригадир барака, человек, назначенный начальством, а с другой стороны лежал Пузатый со своей сукой, укрывшись неизвестно откуда доставшимся одеялом и сверху накинутой палаточной материей.

К этому времени Цанка уже акклиматизировался, его отчаянность и безысходность ушли вместе с розовыми мыслями о доме. Ему казалось, что жизнь только такая, какая есть вокруг. Он уже не представлял другой жизни. Цанка ждал только одного — когда наступит лето, когда станет тепло и сыто. Он был уверен, что если переживет эту зиму, то летом его освободят, их всех освободят, он знал, что высшие начальники не знают об этом беззаконии и безобразии. К лету все выяснится, и они будут все освобождены, и их кровопийцы будут наказаны. Теперь Цанка как мог, как и все по мере своих сил днем работал, вечером с трудом доползал до лежака и забывался в беспамятном сне. Пользуясь своей еще имеющейся силой и молодостью, Цанка стал потихоньку хитрить, наглеть. Он уже полностью ориентировался в ситуации.

Зная, что вокруг Пузатого лежат его блатные и они не дадут того в обиду, Цанка не стал лезть открыто на рожон. Он знал, что могут точно задушить или в любой момент прирезать. Он стал выжидать, одновременно взглядом и некоторыми действиями провоцируя блатного на открытый конфликт. Однако все произошло иначе.