Том 1 - Григорий Анисимович Федосеев

и все время с опаской посматривали на небо. Наконец, из-за скалистых хребтов, что громоздились на востоке, показались взвихренные облака. Где-то прошумел ветер, и сейчас же исчезла с глаз стайка стрижей, весь день упражнявшихся над нами в стремительных виражах.

Оставалось только залить тур, и можно было спускаться. Уже сложили инструменты, снаряжение, забивали последние гвозди, как вдруг налетела туча. Сразу потемнело, и ветер, набирая силу, заиграл по хребту. Лебедев, Прокопий и я решили остаться закончить тур, а остальным было предложено немедленно спускаться на Ничку в лагерь. Можно было ожидать снега, и мы боялись, что Самбуев не удержит лошадей.

Когда товарищи ушли, мы еще с час находились на вершине. Цемент стыл, руки не разжимались, холод пронизывал тело. Но нужно было непременно залить тур, иначе придется задержаться еще на день, а то и больше.

Но вот все закончено, и мы, спасаясь от стужи, бросились вниз. Кое-как нам удалось разыскать гребень, по которому мы спустились в кедровник. Тайга ревела, со стоном валились на землю отжившие великаны. Подгоняемые непогодой, мы скоро добрались до ночной стоянки и сейчас же развели костер. Погода не унималась. Бурные порывы ветра, играя хлопьями снега, то бросали их на землю, то сейчас же подхватывали и уносили неведомо куда.

Мы еще с час должны были работать, чтобы устроить себе ночлег и заготовить на ночь дрова. Спали беспокойно. Ветер врывался в щели заслона, под кедр, обдавал нас ледяным холодом и уносил с собой тепло костра. Всю ночь мы не спали, вертелись, а когда окончательно промерзли, уселись возле огня, да так и дождались утра.

Одна мысль не покидала нас: мы должны идти на вершину хребта, чтобы снять форму и облицевать тур. Это нужно было сделать немедленно, ибо внизу, из-за выпавшего снега, голодали лошади. Но как идти? Снежный буран, не ослабевая, гулял по горам, было страшно холодно, и только необходимость заставила нас покинуть ночлег.

Лес, по которому мы шли, представлял теперь жалкое зрелище. Всюду лежали только что сваленные деревья со сломанными ветками, вывернутыми корнями. Все кругом обледенело, попрятались жители тайги, и только мы одни, кутаясь в фуфайки, взбирались по откосам на верх хребта. У каждой складки земли, за выступами скал, по гребням лежали горы надувного снега.

Но вот мы на вершине. Ничего не видно, кроме построенной нами пирамиды, — все утонуло в сером море снежного бурана. Прокопий не мешкая отстукал тур и концом топора стал отдирать опалубку, но не успел он еще снять ее, как тур на наших глазах стал уменьшаться, пополз в разные стороны и развалился. Мы стояли, не зная — что делать, так неожиданно все это случилось. Оказалось, что бетон не скрепился, а промерз. Мы с ужасом смотрели на глыбы серой массы, а холод пронизывал тело, и негде было укрыться от него. Но нужно было любой ценою восстановить тур. Мы наскоро сбили форму и, установив ее как нужно, стали укладывать обратно промерзающие глыбы бетона. У нас не было ни лопат, ни ведер, и мы работали руками.

Наконец бетон вложен, но тур оказался слишком маленький. Оставаться дольше на вершине было невозможно — руки и ноги не подчинялись, да у нас и не было с собою материала для бетона. Лишний час, проведенный на вершине, мог оказаться гибельным.

Как только добрались до тайги, решили немедленно развести костер, чтобы согреться. Но ни у кого не действовали пальцы, а нужно было достать из спичечной коробки спичку и зажечь ее. Прокопий резким движением воткнул загрубевшие от цемента руки в снег и держал их до тех пор, пока они не покрылись влагой. Затем он попросил расстегнуть на нем фуфайку. Но как это сделать, когда пальцы совсем онемели? Мы сорвали пуговицы, и он, заложив кисти рук под мышки, стал бегать вокруг кедра. Минуты через три Прокопий остановился и достал спичечную коробку. Мы с замиранием сердца ждали, а он медленно открыл ее, с трудом достал спичку, и от легкого движения она вспыхнула. Еще одна секунда — и загорелся ворох сушника.

— Огонь! — с каким-то восторгом вскрикнул Лебедев. И действительно, сколько радости доставил нам в тот раз костер!

Через час, отогревшись, мы ушли к Ничке. Там уже все было готово, чтобы, не задерживаясь, тронуться в путь. Нас угостили отварной рыбой. От наступившего похолодания уровень воды в реке сильно упал, и наши рыбаки за ночь поймали более тридцати крупных хариусов.

Лебедеву и рабочему Околешникову пришлось остаться, чтобы с цементом и песком еще раз сходить на верх Шиндинского хребта и доделать тур, а мы в пять часов ушли вниз по Ничке.

Лошади, наголодавшись за последние сутки, торопились. А так как мы шли по готовой тропе, то на второй день к вечеру уже были у своих, на Окуневом озере.

Мошков совсем выздоровел. Он даже убил годовалого медвежонка. Теперь у нас имелся небольшой запас мяса и свежесоленой рыбы.

Рано утром мы ушли на Кизыр, намереваясь в этот день дойти до третьего порога и там сделать дневку, чтобы устроить баню, починиться и вообще отдохнуть.

Когда мы увидели реку и противоположный берег, вспомнили про Сокола и невольно все подумали — жив ли он?

Пока разгружали лабаз, на котором хранился наш груз, и делали вьюки, я с Самбуевым решил переплыть на лодке реку и найти труп коня. Но каково было наше удивление, когда, подплыв к берегу, мы увидели совершенно свежий его след.

— Она живая, — заявил Самбуев, рассматривая ясный отпечаток копыт, и мы принялись искать коня. Два часа ходили по тайге, кричали, звали, но все напрасно. Сокола нигде не было видно. Товарищи уже были готовы отправиться в путь и звали нас. Тогда Самбуев попросил меня подождать, а сам переплыл реку и вернулся с колокольчиком, который всегда висел на шее у Рыжки. Минут десять мы ходили по лесу, и Самбуев беспрерывно звонил, заполняя лес звуками колокольчика.

Вдруг откуда-то донеслось ржание лошади, через некоторое время оно повторилось, но значительно ближе. Самбуев, волнуясь, с еще большим усердием стал трясти колокольчик, и вскоре в просвете между деревьями мы увидели бегущего Сокола.

Конь подбежал к нам, остановился в некотором отдалении и, приподняв голову, сильно заржал. Ему сейчас же ответила с правой стороны берега какая-то лошадь, и Сокол стремительно бросился в Кизыр.

Перемахнув реку, он врезался в табун, стал обнюхивать каждого коня, издавая при этом странные звуки, похожие на гоготанье. Сколько радости было в его больших, круглых глазах! Наконец-то он