Том 1 - Григорий Анисимович Федосеев

От шума, что непрерывной волной вырывался снизу, ничего не было слышно. Тут не узнать Кизыра, сколько таится в нем силы! Но слишком крепок гранит, что перерезал ему путь. Вначале он набрасывается всей силой потока на противоположную скалу и, захлебнувшись собственной волной, устремляется вниз, в горло узких ворот, скользит по им же отполированной поверхности скалы и с безнадежным стоном бросается с высокого порога в омут. В водовороте ничего не видно, словно в котле все пенится, кипит. Но ниже скалы разошлись, и, уставшая от невероятной встряски, река отдыхает, образуя тихий водоем.

Несколько минут я стоял в нерешительности — что делать дальше: идти в лагерь или еще порыбачить? Время, как на грех, летело быстро, и солнце, поднявшись высоко над горами, заливало долину приятным теплом. Возвращаться с пустыми руками не хотелось, но и поймать тайменя в это время дня трудно. Рыба после утренней кормежки уже отдыхает в глубине водоема. Разве только какой-нибудь шальной попадется или тот, которому на утренней охоте не везло. Все же я решил еще раз попытаться поправить свои дела. «Хотя бы пару ленков принести к завтраку», — думал я, спускаясь к омуту.

Снова зашумела катушка, и блесна, описывая полудугу, падала то далеко внизу, то у противоположной скалы, но все безрезультатно. Вдруг — знакомый рывок. Я подсек раз, второй и вижу, как у края омута, взбивая пену, вывернулась крупная рыба. Она еще раза два появилась на поверхности, затем рванулась вперед к нижнему водоему. Нужно было, как и прежде, не допускать до подводных камней, иначе оборвется. Удилище с трудом сдерживало тяжесть, и казалось, что вот-вот треснет или разлетится на составные частицы. Мощными ударами хвоста рыба в брызги разбивала пену. При всякой попытке тайменя уйти в глубину я, рискуя оборвать шнур, выводил его на поверхность. Наконец, потеряв надежду избавиться от крючков в водоеме, он бросился вниз по сливу. Я послабил тормоз, и рыба забилась еще сильнее. Она через каждые пять метров выскакивала из воды, в бешенстве мотала головой, и так, словно прыжками уходила все ниже и ниже. Более ста пятидесяти метров отдала катушка шнура, и я с тревогой посматривал на остаток. Вдруг леска ослабела. Я мгновенно крутнул катушку, и тяжесть, повисшая на блесне, к моему удивлению, стала медленно подаваться за шнуром. Таймень растопырил плавники и, бороздя ими воду, неохотно, словно чурбан, тащился вверх.

Еще минута напряжения, и он оказался выше слива. Снова всколыхнулась вода. Рыба метнулась в одну, потом в другую сторону, выскакивала на поверхность, била хвостом.

— Тащите, что вы делаете, уйдет… — вдруг послышался голос повара Алексея. Он подбежал к краю скалы, на которой я стоял, стал махать руками, подпрыгивать и кричать:

— Уйдет, ей-богу, уйдет…

Не знал я, что в нем жила душа истинного «болельщика». Казалось, в эти минуты для него ничего другого не существовало. Он то приседал на корточки, то высоко подпрыгивал, подражая тайменю, так же, как и тот, махал головой, будто и он был пойман на блесну.

Более пятнадцати минут продолжалась борьба, после чего рыба ослабела. Она поворачивалась кверху брюхом, всплывала на поверхность и слабо работала плавниками, а через пять минут я, уже без усилий, подвел ее к берегу.

— Ну и ротище, глянь-ка, — кричал Алексей, заглядывая под скалу. — Да ведь она икряная! — продолжал удивляться он. — Икра с лучком! Хорошо?

В этот момент рыба вдруг вывернулась и метнулась в глубину водоема. Алексей машинально схватил руками шнур и так натянул, что тот лопнул. Таймень всплыл на поверхность и, еще не веря, что получил свободу, легко покачивался на волне. Но вот он зашевелился, повернулся на спину и, словно очнувшись, бросился вниз, а Алексей уже бежал следом за ним по берегу, охал, кричал, ругался…

Я вернулся в лагерь. На берегу стояла окутанная паром баня. Кто-то хлестал себя веником и — не то от удовольствия, не то от жары — кричал во все горло. Курсинов и Патрикеев стирали, Козлов развешивал белье, а Павел Назарович, надев очки, мастерил «обманку» для ловли хариуса.

— Неудача? — спросил он меня, не отрывая взгляда от крючка.

Я не ответил.

Кроме досады, у меня ничего не осталось от этой рыбалки.

Так как все уже позавтракали, мне пришлось дожидаться Алексея. Я сложил свои снасти и хотел было заняться чем-нибудь, как увидел идущего по берегу повара. По его осанке, по тому, как уверенно он шагал по гальке, как высоко держалась его голова, я догадался, что у него за спиною таймень. Заметив Алексея, товарищи бросили работу и, еще не зная, почему так торжественно возвращается Алексей с рыбалки, заулыбались.

— Таймень! — крикнул кто-то, все прямо ахнули.

Алексей просеменил мимо, показывая огромную рыбу, почти во весь свой рост. В этот момент из бани показался раскрасневшийся Прокопий.

— Вот это да… рыба, — крикнул он и стал торопливо одеваться.

Алексей с гордостью рыбака поворачивал тайменя, показывая товарищам то черную его спину, то блестящий, словно облитый серебром, живот, то открывал ему рот.

— О!!! Видели?! — кричал он, сам удивленный необычно большой пастью рыбы.

— На берег выскочил! — добавил он и, опустив рыбу на траву, подал мне блесну.

Оказалось, что таймень, вырвавшись на свободу, бросился вниз и, промахнувшись на повороте, попал на берег, где его и поймал Алексей. Весил он 28 килограммов.

Когда любопытство всех было удовлетворено, повар достал свой нож и привычным движением распластал рыбу. В ее желудке оказались: ленок весом более килограмма и кулик, непонятно как попавший туда, это вместо ожидаемой икры.

Наша стоянка была неудачной из-за отсутствия корма для лошадей. Пришлось дневку прервать и вечером продвинуться на несколько километров выше, до устья Тумановки.

Эта река вливается в Кизыр тремя рукавами. Ее правый берег, куда мы пошли с караваном, — пологий. Весною опасно ночевать на таком берегу — в это время года от дождей и от солнечных дней, когда в горах происходит интенсивное таяние снегов, уровень воды в реках изменяется быстро. Вода часто приходит неожиданно, валом, и может затопить, а то и совсем снести лагерь. Не желая попасть в беду, пришлось форсировать реку, с намерением остановиться на ночевку на более высоком противоположном берегу.

Хотя при устье русло Тумановки и неширокое, переправляться мы не решились. Вода требует всегда осторожности, с ней шутки плохи. Тут, как нельзя кстати, применима старинная поговорка: «Семь раз отмерь, один раз отрежь». Товарищи сбросили с Бурки вьюк, расседлали его, и Самбуев поехал «нащупывать» брод. Перекат в третьей протоке оказался глубиною до полбока коню, и