Корона Меднобородого - Алексей Вячеславович Зубков

— Я два раза проезжал через Вену, говорил с императором и не был на ваших приемах и турнирах.

— Какой важный аргумент! Можешь даже немного распустить руки.

Ласка наощупь расстегнул несколько верхних пуговиц на дублете Рафи.

— О! У тебя руки не холодные?

— Нет.

— Положи сюда правую. Вот так. Ах! Хорошо. Но ниже не пущу.

Еще один поцелуй, длиннее, чем первый.

— Но кто-то же и соглашается, — сказал Ласка, продолжая обсуждение, — И смотрит в глаза. И не одной даме.

— Бесстыжие. Никогда этого не понимала. Неужели мы никогда больше не встретимся?

— Может быть, наоборот. Твой отец предлагал нам пожениться. Пошутил?

— Последнее слово будет за мамой, а мама настаивает, чтобы я вышла за Гаэтано Косса. Потому что он граф. Наследник. Если я выйду за него, то положение в обществе для сестричек повысится настолько, что можно будет выдать их хотя бы за рыцарей.

— Ничего, что он свинья? — Ласка искренне удивился.

— Ты же слышал, что сказал папа. Каждый мужчина в глубине души немного свинья. Я откладываю свадьбу изо всех сил. Говорю, давай останемся друзьями. Но на меня давят. А поссориться с Гаэтано я не хочу, потому что он на самом деле отличный друг. Он несколько раз спасал мне жизнь, я уж не говорю, что мы с детства так близки, что он может найти меня по запаху даже на рыбном рынке.

Поцеловались еще раз.

— Как твои глаза? — спросила Рафаэлла.

— Давно уже проморгался и открыл, — ответил Ласка.

— Давай тогда перекусим и начнем откапываться.

— Да? — Ласка шевельнул правой рукой на мягкой девичьей груди и потянулся к губам.

— Что из этого ты не возьмешь на поверхность? — строго спросила Рафаэлла.

— Действительно, — Ласка убрал руку и отодвинулся.

Все нормальные люди давно бы уже откапывались, а они тут развели куртуазию. Может быть, их сверху с собаками ищут и за сердце хватаются.

Кроме теплой одежды заключение под землей скрашивали две полные фляжки вина и по паре горстей вкусных сухарей. Оба, получив довольствие с утра, еще не отвлекались на попить и перекусить. При таких вводных просидеть в пещере можно было хоть несколько дней. Но лучше, конечно, откапываться самим. Вдруг наверху никто не бегает и не ищет, а наоборот, все лежат под снегом и ждут, чтобы кто-то откопал их.

Шлемы и наспинник кирасы сойдут за лопаты. Будь пещера побольше, можно бы было воспользоваться огнивом и трутом и сжечь часть одежды, чтобы посветить на завал и найти в нем слабое место. Но в этой норе не стоило еще и разводить огонь. Надо самим чем-то дышать. Где-то в толще горы, раз уж она такая непрочная, похоже, были трещины, через которые поступал воздух.

Со стороны снежного завала стенка обледенела от дыхания, и Ласка первым делом разломал лед саблей. Если бы пещеру завалило только снегом, с саблей и железками от доспеха можно бы было и выкопаться самим. Но каменно-земляная осыпь и полная темнота сильно осложняли эту задачу. Хотя и не до полной невозможности. Было бы глупо умирать, не попытавшись выбраться.

Попробовали покопать. Справа наткнулись на большой камень, а слева стронули слабое место и чуть не засыпались. Вернулись на насиженное место с уже остывшей епанчей. Глотнули вина. Сгрызли по сухарю. Рафаэлла откопала среди сухарей кусочек твердого сыра и съела, не поделившись.

— У меня опять руки мерзнут, — сказала девушка, расстегнула кафтан у Ласки на груди и полезла греть руки к нему в ворот рубашки.

Ласка в ответ расстегнул на ней дублет и тоже полез за пазуху, только теплыми руками.

Через некоторое время Рафаэлла вздрогнула и прислушалась.

— Ммм? — Ласка оторвался от девичьей груди.

— Послышалось?

— Что?

— Тихо.

Хватило ума прислушаться. Сверху кто-то скребется. Но, может быть, эти пронзительные звуки — свиной визг, заглушенный толщей земли.

— Думаешь, копают к нам? — спросил Ласка, — Как они нас найдут, собак же завалило вместе со всеми.

— У свиней очень тонкий нюх. Они могут учуять трюфель глубоко в толще земли.

— Кто из нас трюфель?

— Я, конечно. Ты тоже вкусно пахнешь, но мой запах Гаэтано помнит с детства. Мы играли в прятки на улицах, и он всегда меня находил.

— Если бы ты замерзла, то и запаха бы не было.

— Да, верно. Разогрей меня еще немножко.

Не то Гаэтано сразу верно выбрал направление, не то разогрев усилил запах. Но очень скоро звуки снаружи усилились. Рафаэлла привела одежду в порядок и закричала:

— Папа! Гаэтано! Мы здесь!

— Мы здесь! Мы здесь! — подхватил Ласка.

В завале появилась щель, в которую провалилась сначала стальная кирка, а потом и стальная лопата. Да, некоторые могут себе позволить. Лопата, кованая из стального листа и заточенная по краям. Не деревянная. Не деревянная, обитая тонким листом по кромке. Дорого. Богато.

Лопата убралась, а вместо нее просунулся пятачок.

— Гаэтано! — крикнула Рафаэлла и погладила добрый розовый носик.

— Хрю! — сказал носик, — Ты там жива?

— Да, мы в порядке.

— Кто с тобой? Русский?

— Да, — ответил Ласка, — А еще кого-то завалило?

— Всех. Начали с вас, — откликнулся Фредерик где-то наверху, но недалеко, — Если бы не Доминго и Гаэтано, не знали бы, где и искать.

— Папа, ты в порядке? — спросила Рафаэлла.

— Да, только ушибся немного.

Все это время лопаты расширяли проем.

— У Доминго память дай Бог каждому и зрение как у орла, — продолжил Фредерик, — Когда пошла лавина, он взлетел и запомнил, кого где накрыло. Потом слетал в лагерь за помощью. Не будет же он копать крыльями и когтями. Гаэтано унюхал, кого куда унесло, а то бы копали в два раза дольше.

— Вольф жив? — спросил Ласка.

— Не знаю. Сначала вас вытащим.

Обозники расширили проем лопатами. Вытащили Рафаэллу. Вытащили Ласку. Влили в них по полкружки крепкого вина. Все вместе поспешили искать остальных.

Лавина прошла мимо лагеря, так что все телеги и упряжные лошади выжили. Вместе с лагерем уцелели и повара, и оружейники, и возчики, и доктор Бонакорси. И почти готовый обед. Когда прилетел Доминго, все похватали лопаты, надели запасенные на всякий случай снегоступы и пошлепали в