Английский дневник - Елена Никова

попросил помочь сделать электрокардиограмму его шефу, который собирался ехать работать заграницу. Проблемы с сердцем заставили его искать знакомого врача, чтобы написать необходимое в таких случаях положительное заключение. Тут его подчиненный Юрий вспомнил, что сделать электрокардиограмму можно у Татьяны в больнице. Он быстро договорился с Таней, но в назначенный день пришел сам. На удивленный взгляд приятельницы объяснил, что у шефа сегодня неотложные дела, а он, Юрий, очень хочет помочь. «Готов предложить свое сердце для электрокардиограммы шефа», – отшутился он каламбуром.

– Ведь никто меня тут не знает. Это обычный профосмотр. Я назовусь другой фамилией, вот и все, – убеждал он Таню и, не вникая в детали, она согласилась.

Юрий жил недалеко от больницы и иногда заходил к Тане на работу. Он был знаком с ее сослуживцами, и поэтому, когда Лившиц с важным видом профессора зашел в кабинет ЭКГ, недовольно заметил про себя: «Этого еще тут не хватало».

Лившиц шмыгнул носом, посмотрел на Юрия, лежавшего под проводами и присосками, и стал рассматривать только что заведенную на него карточку, где значилось другое имя.

– Ты что-то хотел? – спросила его медсестра Наташа, снимавшая электрокардиограмму.

– Да нет, ничего, зайду попозже, – ответил Лифшиц и вышел.

После электрокардиограммы Юрий вернулся в кабинет ЛФК поблагодарить Таню и увидел занятого массажем Лившица. Пальто пациента вместе с одеждой лежали на стуле, и Юрий понял, что больной был не из больницы, а «приходящий».

Татьяна как-то рассказала Юрию, что Лившиц обычно назначал цену за свое услуги по внешнему виду клиентов или по обстановке в квартире, куда его приглашали на массаж. Однажды Таня заболела, а накануне по ошибке захватила домой ключ от кабинета. Лившиц тогда заехал к ней, чтобы взять ключ, и окинув взглядом опытного оценщика комнату с румынской мебелью, сказал:

– С тебя бы за массаж я по пять рублей брал.

В тот день Юрий дождался, когда пациент уйдет и, между прочим, сказал:

– А пальто у него австрийское, из чекового магазина. С него бы надо по пятерочке брать.

Лившиц нахмурился, недовольно повел носом, но ничего не ответил и отправился мыть руки.

Дверь распахнулась и в кабинет быстро вошла миниатюрная пожилая женщина, врач ЛФК Ирина Владимировна. Она еще не успела отойти от утренней пятиминутки, но посмотрев на своих подчиненных, заметила, что что-то не так.

– Вот, Ирина Владимировна, почитайте, – протянул Лившиц письмо, опередив ее вопросительный взгляд, и в двух словах объяснил ситуацию.

Ирина Владимировна надела очки и взяла своей маленькой сухонькой ручкой немного помятую бумажку. Эта исключительно интеллигентная, образованная женщина, всю свою жизнь посвятившая близким ей людям и успевшая сделать для своей семьи немало, так как и муж, и дочь были известные профессора медицины, по мере чтения багровела и поверх очком посматривала на Лившица, Татьяну и Сергея и думала, что лучше бы она сейчас сидела дома на пенсии, чем из-за этой полставки иметь такие неприятности.

Закончив чтение, она отшвырнула бумажку и сказала:

– Боже, какая мерзость!

– Вот и я говорю то же самое, – видимо, довольный произведенным впечатлением, сказал Лившиц.

– Откуда это у тебя? – строго спросила Ирина Владимировна.

Лившиц немного опешил, потому что вовсе не хотел подставлять Василия Петровича, передавшего ему анонимку, и забирая ее обратно, сказал:

– Свои люди принесли.

– Свои люди принесли! – всплеснула руками Ирина Владимировна на откровенную глупость и добавила: – Дай-ка сюда.

Она снова взяла письмо и, все еще красная от волнения, вышла в коридор и направилась в соседний кабинет к заведующей отделением Людмиле Георгиевне.

Прочтя письмо, огромная, как гора, у основания, Людмила Георгиевна разразилась многословным монологом. Ее брови были угрожающе сдвинуты на переносице, черные глаза метали грозовые молнии.

– Это позор на все наше отделение. И это в год Олимпийских игр, когда все должны показывать пример образцовой работы и отличного обслуживания населения. И у нас работает такой человек!

– Может, поставим вопрос на партсобрании и уволим его? – осторожно предложила Ирина Владимировна.

– Кого уволим? Вы знаете, кто это написал? Вы представляете, кто работает в нашем коллективе! А вы тоже хороши, Ирина Владимировна! Что творится в вашем кабинете!

На этот раз Ирина Владимировна не стала уточнять, что имела в виду завотделением. Она только поправила сбившуюся от волнения белую накрахмаленную шапочку и приготовилась к худшему.

В этот момент дверь отворилась, и в кабинет зашел заведующий баклабораторией Виктор Иванович.

– Очень хорошо, что вы здесь, Виктор Иванович, вот полюбуйтесь, – сказала Людмила Георгиевна, размахивая письмом, – вы, как член партии, я считаю, должны знать об этом инциденте.

Виктор Иванович прочитал анонимку и ехидно сказал:

– А, доигрался. Я его давно предупреждал, что этим все кончится.

– К сожалению, это только начинается, – заключила Людмила Георгиевна и обвела всех выразительным взглядом, – но мы должны вовремя принять меры, иначе это будет не коллектив, а черт знает что. Мы должны усилить бдительность и для начала понаблюдаем за нашими сотрудниками. – И она разорвала ненавистную бумажку и выбросила ее в корзину для мусора.

Примерно к двум часам дня слух об анонимке, как злокачественная опухоль, распространился по всему физиотерапевтическому отделению, с несколькими метастазами в ординаторских, и дошел до главного инженера. Василий Петрович забеспокоился и решил наведаться к Лившицу. Он зашел в физиотерапию и увидел по-деловому шедшего ему навстречу Лившица с закатанными, как у мясника, рукавами халата.

– Ну, что слышно? – спросил инженер и тут же боязливо добавил: – Ты то хоть бумагу эту выбросил?

Лившиц изучающе посмотрел на Василия Петровича и с угрозой в голосе сказал:

– Я этого гада выведу на чистую воду.

– Ты чего? – несколько опешил Василий Петрович, но вздохнув, добавил: – Смотри, не переусердствуй. – И вышел на улицу.

Беспокойный день подошел к концу. Отделение опустело. Разорванная на несколько клочков анонимка, выброшенная небрежной рукой, валялась на дне пустой корзины для мусора.

Санитарка тетка Клава, заступившая на ночную смену, загремела ведрами, вынесла из подсобки в коридор большую швабру с коричневой рваной тряпкой, намочила ее в ведре с водой, вяло отжала и начала мыть пол. Постепенно она дошла до кабинета ЭКГ и, так как было уже около одиннадцати вечера, решила передохнуть. Она села в кабинете ЭКГ на кушетку и заметила на полу возле корзины для мусора клочок бумаги. Подняла его, чтобы выбросить, но еще зоркими глазами разглядела страшное, как пропасть, слово «разврат» в сочетании с «аморальным поведением» и фамилией Лившиц. Разбираемая любопытством, она проследила, что обрывок выпал из корзины, точнее, не попал в нее. Тогда она потянулась к корзине, приподняла ее и высыпала содержимое рядом с собой на кушетку. Огрызок от яблока бросила обратно в мусорник, а бумажки стала раскладывать и подставлять друг к другу и, прочитав отдельные куски, быстро установила, что это обрывки одного текста.

– Вот стервец, – подумала тетка Клава, – с меня по три пятьдесят за массаж брал. Не посмотрел даже,