Невеста на уикэнд (СИ) - Цыпленкова Юлия

— Что ты сама думаешь о том, что было в нашем с Алёной прошлом? — прервал мои новые метания шеф.

— Вы были парой? — вырвалось у меня.

— Верно, — усмехнулся шеф. — Мы были парой на протяжении нескольких лет. Алёнке было шестнадцать, когда я заметил, что она уже не та мелкая проныра, которая таскалась хвостом за нами с Шуриком. Но тогда ничего не было. Она — дочерь моих приемных родителей, вроде как сестра. Я даже стыдился своей влюбленности, старался скрывать, но видно плохо, раз однажды она поняла, что я к ней неравнодушен. Алёнка начала провоцировать меня. Она всегда была оторвой, совершенно без стопора. Но своего она добилась, однажды я сорвался. С того момента начались наши тайные отношения. Я всё еще воспринимал ее, как сестру. Себя считал извращенцем, однако уже не мог остановиться. Она стала моим наваждением, я болел ею. А если я пытался соскочить со своей зависимости и пытался начать отношения с кем-то другим, Алёнка делала всё, чтобы я раз за разом возвращался к ней. Как-то привела меня на крышу, встала на край и потребовала поклясться, что в моей жизни не будет других женщин, только она. Сама понимаешь, с моим заскоком я готов был поклясться в чем угодно, лишь бы она отошла от края. Наверное, прыгни она тогда на самом деле, я бы прыгнул следом.

— Какие сильные чувства, — нервно усмехнулась я, чувствуя себя уязвленной.

— Чувства? — Костя обернулся ко мне. — Болезнь, так будет точней. Теперь я знаю, что такое чувства. Они окрыляют, дают надежду. А то, что было со мной тогда, больше походило на тяжелый дурман. Как наркоман я шел за ней снова и снова, не думая о собственных действиях и возможных последствиях.

Наверное, там сыграло несколько факторов. Первый — юность и неискушенность. Второй — желание иметь свою собственную семью. Поляковы всегда относились ко мне, как к родному. Они надо мной тряслись даже больше, чем над собственными детьми. Но это было чувство ответственности перед моим родителями и мной. Однако я оставался приемным. Мне не хватало родного тепла, хотя я и не чувствовал себя обделенным вниманием. А третье — запретный плод, он ведь сладкий. Мне казалось, что я не имею права любить ее, что это кощунство и неуважение к людям, ставшим мне новой семьей. Всё это и породило из первой любви болезненную зависимость. А Алёнка пользовалась этим и крутила мной, как хотела.

Она могла завести меня, могла натравить на любого, кто ответил ей грубо или косо посмотрел, могла спровоцировать свару. Ей было забавно, мне тоже. Поначалу. Как же, покрасоваться перед своей девушкой, поиграть мускулами. Я такой большой и сильный, она смотрит с восторгом. Супер! — теперь усмешка шефа вышла издевательской. — И в семье отношения начали портиться. Наша связь, конечно, быстро перестала быть тайной. Дядя Слава увещевал, уговаривал, даже приказывал. Я воспринимал это, как помеху своему сомнительному счастью. Алёнка помогала в этом увериться со свойственной ей напористостью и изобретательностью. Теперь мы были с ней вдвоем против целого мира! Только миру было плевать на двух идиотов-бунтарей.

Более серьезные последствия начались, когда ей исполнилось восемнадцать. В универе Алёна завела новых знакомых, начала пропадать, врала мне. Я сходил с ума от подозрений и ревности. А потом она залетела. У нас с ней были отношения, только по срокам ее залет был не от меня…

— Почему?

— Во-первых, у меня хотя бы хватало ума предохраняться. А во-вторых, за два месяца до этого я улетел в Лондоне, и она точно не была беременной. Отец решил спровадить меня за бугор, когда третий раз отмазывал меня за мелкую хулиганку. Тоже с подачи Алёны, разумеется. В общем, он отправил меня доучиваться вдали от его дочурки, надеясь, что я остыну. Но… она дотянулась и туда, да еще как дотянулась. Позвонила, захлебывалась слезами, рассказывая, что ее насиловали, отсюда и беременность.

Мне сорвало клапан, напрочь сорвало. Я рванул в Россию, нашел ее приятеля, с кем она тогда гуляла, и избил его. Если бы меня не оттащили, наверное, вообще бы убил. Парень попал в больницу с кучей травм, а я к следователю. В этот раз отцу пришлось изворачиваться, чтобы снять меня с крючка закона. Парня отправил лечиться за свой счет, выложил кучу денег следователю, и папе парня, который тоже выкатил нехилую сумму, чтобы меня посадили. Дружок Алёны был из семьи чиновника.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Когда дело закрыли, и меня выпустили, я уже знал, что не было никакого насилия, просто моя отмороженная подружка решила так прикрыть свой прокол, понимая, что Шурик сдаст ее. Просто токсикоз в карман не спрячешь, а мама быстро просекла перемены в состоянии дочери и отвела ее в клинику, чтобы проверить. От беременности Алёнка, конечно, избавилась, а мне поспешила сообщить об изнасиловании. Не хотела терять верного дурака, который готов был мчаться к ней по первому зову, несмотря на расстояния и границы.

— Что она сказала? — спросила я, не сводя взгляда с Костика.

— Пожала плечами и сказала, что не заставляла меня никого бить, я сделал это по собственному разумению. В общем, она ни при чем.

— А ты?

— А я психанул. Первый раз в жизни я был обижен настолько, что уехал, не прощаясь с ней. Поклялся себе, что больше не наступлю на эти грабли. Вернулся в Лондон, завел подружку, а потом приехал домой и получил граблями по лбу. Она всегда знала, чем меня взять и продолжала манипулировать. Я шел за ней, как чертова сомнамбула. До поры. Проблема была уже в том, что я взрослел, а она оставалась прежней малолеткой без головы. Ты видела ее. Двадцать семь лет, а она выглядит, словно подросток, да и ведет себя также.

— Чем всё закончилось?

— Я встретил тебя, — ответил Костя с кривоватой ухмылкой. — Это если говорить совсем о финале этой истории. А общаться перестали пять лет назад. Точней я перестал с ней общаться. Она крупно подставила меня. Невинная просьба, которая чуть не загубила мою репутацию и бизнес в самом его начале. Мы и без того уже общались больше, как знакомые, без всей этой любовной требухи. Но та выходка стала для меня краем.

И я сказал себе — довольно. А самое простое было не подпускать ее к себе. Я исключил ее из своей жизни, полностью отказался от общения и попросил не упоминать при мне ее имени. Семья поняла. Но какой бы она ни была, но оставалась сестрой и дочерью, и мое упрямство стало тяготить семью, потому что им приходилось выбирать между мной и ею. Поэтому Шурик и поставил мне это условие в случае проигрыша. Я должен был встретиться с Алёной и, наконец, прояснить наши отношения. На что я был готов, чтобы этого не допустить, ты знаешь лучше других.

Но знаешь, что я понял, когда оказался наедине с ней? Я давно уже переболел этой заразой. Похоже, я зря бегал столько времени от нашей встречи. Она окончательно выжгла остатки моей зависимости своим отношением ко мне. Я ничего не почувствовал, кроме раздражения. Давно нужно было сделать этот шаг. Хотя тогда бы не было этого пари, и нас бы тоже не было, — он снова присел передо мной и сжал руки в своих ладонях, я улыбнулась в ответ. — И все-таки мне, наверное, есть, за что сказать Алёне спасибо. Я научился закрываться и дозировать свое доверие. Теперь я открываюсь ровно настолько, насколько считаю нужным. Это создало мнение, что я бездушный, холодный и расчетливый. Меня такой расклад вполне устраивает. Мне хватает людей, которым я доверяю по-настоящему, чтобы скинуть свой панцирь и расслабиться.

— Ты боялся влюбляться, — произнесла я, глядя на короткие прядки волос, которыми играл ветер.

— Да, имел здоровые опасения. Жизнь показала мою уязвимость от человека, который входит в зону полного доверия. Не хотел рисковать. Поэтому поставил заслон от друзей и от женщин.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я заглянула ему в глаза и спросила:

— А теперь? Всё еще боишься?

— Теперь не боюсь, — улыбнулся Костя. Он поднял руку к моему лицу и провел тыльной стороной ладони по скуле, лаская. — Ну, хоть теперь понимаешь, почему я не стал рассказывать тебе о наших больных взаимоотношениях с Алёной перед тем, как уйти с ней?