Успех или борода - Пенни Рид

Марта потупилась первой, нарушив тяжелое молчание:

– Сиенна, тебе правда пора. А взглядом ты меня в другой раз досверлишь.

– Хорошо, – кивнула я, но все же оставила за собой последнее слово: – Только заруби себе на носу: чтобы «поговорить со мной о Джетро позже», тебе придется сперва извиниться и искренне за меня обрадоваться. В противном случае на разговор не рассчитывай.

Глава 23

Я не знаю большей утраты, чем потеря уважения к себе.

Махатма Ганди (из книги Л. Б. Смита «Дураки, мученики, предатели: история мученичества в западном мире»)

~ Сиенна ~

Утром в понедельник, когда Джетро меня встретил и повез на съемки, он казался немного рассеянным.

Причем явно не от радости – его что-то беспокоило и даже тревожило. Я угадала это по его улыбке. Подойдя к крыльцу, Джетро поцеловал меня в знак приветствия (я пошла ему навстречу и встретила на полдороге) и, крепко сжав мою руку, повел к пикапу.

Как всегда, он открыл мне дверцу. Я забралась в кабину, заволновавшись, уж не случилось ли чего с нашего обмена последними сообщениями перед перелетом, чтобы Джетро иначе взглянул на наш прогресс, достигнутый в пятницу. Меня удивило отсутствие Клета – мы ехали вдвоем. В подставке стояла моя термокружка, но она оказалась пустой, когда я взяла ее.

Я нервно покусывала губу, чувствуя себя как последняя трусиха, потому что в прошлый раз, когда мы ехали в пикапе одни, Джетро разорвал наши отношения.

Как только он свернул на шоссе, я выпалила:

– Если ты снова собираешься со мной порвать, я бы хотела, чтобы ты так прямо и сказал, хотя я, конечно, этого не хочу, потому что, как я уже сказала, ты мне очень нравишься, и я считаю, что ты совершаешь ошибку.

Джетро повернул голову и ошарашенно уставился на меня округлившимися глазами:

– Что? Это ты о чем?

– Ты снова намерен все прекратить?

– Нет. А что? Что случилось?

Я заколебалась. Ссора с сестрой никак не повлияла на мое отношение к Джетро, и пересказывать ее сейчас казалось не очень уместным.

Быть довольной собой и не стараться кому-то понравиться – верный способ напугать человека до мокрых штанишек, поэтому сейчас Марта меня боялась. Я старалась сбросить давящую, нехорошую тяжесть, лежавшую на душе со вчерашнего дня, убеждая себя, что сестрица скоро сменит гнев на милость (в основном потому, что я не оставила ей выбора).

Поэтому я честно ответила Джетро:

– У меня ничего. А что, у тебя что-нибудь стряслось?

– Я ни о чем таком не в курсе.

– Значит, у нас всё мир-дружба и мы по-прежнему пара с далеко идущими планами?

– Совершенно верно, – широко ухмыльнулся Джетро, будто радуясь этим словам, прозвучавшим вслух.

Я вздохнула с облегчением:

– Слава богу, а то я уже хотела осатанеть по-мексикански.

– Это как?

– А это как обычный скандал, только я перейду на испанский и буду называть тебя козлом, а ты не поймешь. Что-то заподозришь, конечно, но наверняка не узнаешь.

– Ага, – кивнул Джетро, переваривая услышанное. – Но тогда почему сатанеют по-мексикански, а не по-испански?

– Потому что мексиканский испанский сильно отличается от кастильского диалекта – ну, от «испанского» испанского, совсем как доминиканский испанский отличается от своих кубинской, венесуэльской и коста-риканской разновидностей. Испанский, на котором я буду тебя костерить, ежели явится такая необходимость, будет мексиканских корней.

– А, понял. В Теннесси мы тоже говорим по-своему, наши идиомы непонятны остальному англоязычному миру.

– Например? – оживилась я. Обожаю всякие игры слов.

– Например… – Джетро развернулся на сиденье, когда мы остановились на светофоре, и прошелся по мне взглядом. – Когда мама сердилась, она говорила: «Так, вот это уже маринует мои огурцы!»

Я усмехнулась:

– Правда?

Джетро кивнул:

– Клет иногда тоже выдает эту фразу.

Я начала смеяться.

– Да, это в его стиле. Моей новой целью в жизни будет задача заставить твоего брата произнести эти слова.

– Клет сколотил музыкальную группу, в которой сам играет на банджо, и сейчас они ищут вокалиста. Недавно он сказал о парне, который пытался с ними выступать: «Ему не медведь на ухо наступил, а слон потоптался».

– А вот это прекрасно переведется на любой язык. Довольно зло, но метко.

– Да, ему на язык лучше не попадать, – отозвался Джетро, глядя на дорогу, и свернул влево. – Клет по натуре не добрячок.

Пристально разглядывая профиль Джетро, я обдумывала его слова. Клет не казался мне злым. Хитроумным и странным – да. Злым? Нет.

– Он не показался мне злым.

Джетро покосился на меня:

– Это ты с ним не росла. В детстве он был тот еще фрукт – в школе доводил других учеников до слез. – Подумав, Джетро добавил: – Учителя от него тоже плакали.

– Но это было раньше.

– И что?

– И то. Тебе не кажется несправедливым судить о своих братьях по ярлыкам столетней давности?

Легкая улыбка Джетро стала задумчивой, и он приподнял бровь, глянув на меня, как если бы счел такую мысль любопытной, но пока еще не просек ее настолько, чтобы согласиться или не согласиться со мной.

Поэтому я пояснила:

– В детстве я была шутом.

– Что?

– Клоунессой, комиком. Самый старший брат у нас художник, другой брат – сплошное разочарование. Из сестер Майя у нас самая красивая, Рена – самая умная, Марта самая серьезная, а я – звезда стендапа.

Слегка растерявшись, Джетро переспросил:

– Ты это к чему?

– Я это к тому, что от меня всякую минуту ожидали шуток и забав, потому что в детстве я была записной приколисткой. Но от меня не ждали ума, серьезности, красоты, творческой жилки и даже разочарований – я же паяц. Если я не шутила, все сразу думали – заболела… – Я огляделась, сообразив, что Джетро везет нас не