Быть Хокингом - Джейн Хокинг

С изысканной иронией Стивен в очередной раз подтвердил свое бессмертие знаменитым докладом, хотя в то время председатель и некоторые из присутствующих, кажется, подумали, что он лишился рассудка. Я сидела на краешке стула, подавшись вперед и впиваясь глазами в Стивена, который, сгорбившись в своем кресле при свете софитов, зачитывал текст доклада. Бернард выводил на проектор слайды, чтобы прояснить для всех суть ускользающего шепота Стивена. Фактически доклад воспроизводился дважды – в изложении Стивена и в содержании слайдов, так что в его значении сомнений быть не могло: черные дыры на самом деле не были такими уж черными.

Стивен, определенно, был жив и переполнен волнением в предвкушении битвы, но я заставила себя взглянуть на него более трезво: действительно ли он выглядит так, как будто уже отжил свое, и расползается ли по швам?

Несмотря на ясность презентации, в конце доклада воцарилось молчание. Казалось, что публике трудно переварить эту, по сути, простую информацию. Председатель, профессор Джон Д. Тейлор из лондонского Кингс-колледжа, однако, не смог усидеть на месте. В ужасе от крамольного попирания святыни черной дыры он вскочил на ноги, неистовствуя: «Ну, извините, это просто-напросто нелепо! Никогда ничего подобного не слышал! Объявляю заседание закрытым!» Честно говоря, нелепым в тот момент было только его поведение: ситуация напомнила мне легендарную атаку Эддингтона на Чандрасекара в 1933 году с одним лишь отличием: Эддингтон использовал слово «абсурдно», а не «нелепо», давая характеристику теории Чандрасекара. Председатель обычно объявляет время для вопросов после доклада; также правила хорошего тона требуют от него изъявления благодарности докладчику за «чрезвычайно полезную информацию». Д. Д. Тейлор (прошу не путать с профессором Д. С. Тейлором, специалистом по физике элементарных частиц – с ним и его женой Мэри мы близко подружились через несколько лет) не оказал Стивену вышеперечисленных традиционных знаков внимания; напротив, создалось впечатление, что его обуревает желание сжечь Стивена на месте как еретика. Это сознательное оскорбление в адрес Стивена было столь же невыносимо, как и безмозглые кривотолки уборщиц. Здесь имела место целенаправленная попытка принизить его, объявить умственно столь же несостоятельным, каким он был физически.

Если в зале заседаний после лекции Стивена воцарилась мертвая тишина, то в столовой разразилась буря. Было ощущение, что частицы из испаряющейся черной дыры разбежались во все стороны, толкая делегатов, отчего те хаотично разлетелись по комнате, подобно драже из разорванного пакета. Бернард осторожно усадил Стивена за угловой столик, а я встала в очередь к барной стойке за едой. Все еще негодуя и сердито бурча что-то своим студентам, Д. Д. Тейлор встал в очередь за мной, не зная о том, кто я такая. Я как раз репетировала несколько уничижительных реплик в защиту Стивена, когда услышала, как он прошептал: «Мы должны как можно скорее опубликовать нашу статью!» Я решила сохранить инкогнито и вернулась к Стивену, чтобы рассказать о том, что услышала. Он снисходительно пожал плечами, тем не менее отправил собственную статью на публикацию в Nature[110] сразу по возвращении в Кембридж. Поскольку рецензентом оказался не кто иной, как Д. Д. Тейлор, неудивительно, что статью отклонили. Тогда Стивен потребовал независимой рецензии, и со второго раза ее приняли. Статья Д. Д. Тейлора также была принята к публикации, но умерла естественной смертью, в то время как статья Стивена стала первым шагом на пути к объединению физики как дисциплины, согласованию крупномасштабной структуры Вселенной и микроструктуры атома – посредством черной дыры. Несомненно также и то, что произошедшее в лаборатории Резерфорда укрепило намерение Стивена бороться с любыми физическими проблемами – как научными, так и телесными. Я же одновременно гордилась Стивеном и переживала из-за той подноготной, которую вскрыли для меня разговоры за его спиной. Теория испарения черных дыр открыла Стивену путь к избранию в Королевское общество[111] следующей весной в необычайно раннем возрасте тридцати двух лет. Правда, в XVII веке членов общества избирали в двенадцать лет, но это было в те дни, когда членство являлось привилегией, а не заслугой. В наше время членство в обществе – почесть, которой ученые обычно удостаиваются в конце, а не в начале карьеры, после того как обзаведутся рядом почетных докторских степеней и прослужат в нескольких консультативных комитетах. Эта почесть является венцом научной карьеры и уступает в престижности только Нобелевской премии.

Нас известили об избрании в середине марта, за две недели до официального объявления, благодаря чему у меня было время на организацию поздравительного сюрприза. Я запланировала прием с шампанским в торжественной обстановке главной гостиной колледжа Каюса, куда были приглашены родственники, друзья и коллеги Стивена, а также шведский стол в нашем доме для самых близких друзей и семьи. Невозможно было придумать более подходящий случай для того, чтобы открыть две бутылки «Шато Лафит» 1945 года, оказавшиеся пару лет назад в винной карте членов колледжа по удивительной и, очевидно, ошибочной цене – сорок пять шиллингов[112] за бутылку. Количество посетителей фуршета было ограничено не вместимостью нашего дома и не количеством имеющейся в наличии посуды, но количеством чрезвычайно редкого старинного кларета в этих двух бутылках: каждому доставался один глоток.

Вечером 22 марта 1974 года студенты Стивена дипломатично направили его кресло в направлении колледжа, где друзья, родственники, студенты и коллеги приветствовали его как одержавшего победу героя. Дети изо всех сил старались помочь, передавая круглые тарелки с канапе, тостами с икрой, волованами и миниатюрными рулетиками из семги со спаржей, которые были изюминкой банкетного сервиса колледжа. Деннис Шама согласился произнести торжественный тост в честь Стивена и сделал это от всей души, перечислив его многочисленные научные достижения, которые, сказал он, сами по себе более чем оправдывали возлагавшиеся на него надежды, независимо от избрания в Королевское общество. Мы с детьми стояли в сторонке и светились от гордости.

Пришел черед ответного слова Стивена. О том, насколько он изменился со времени нашей свадьбы, свидетельствовала та непринужденность, с которой он теперь говорил на публике. Тем не менее, поскольку поздравление стало сюрпризом, у него не было возможности подготовить речь. Он говорил долго, медленно и отчетливо, хотя и тихо. Он рассказывал о ходе своего исследования, о том, какой неожиданный оборот оно приняло за последние десять лет, с тех пор как он приехал в Кембридж. Он поблагодарил Денниса Шаму за его поддержку и воодушевление, поблагодарил своих друзей за то, что пришли его поздравить, как всегда, говоря от первого лица единственного числа. Положив руки на плечи детей, я стояла в стороне и ждала, что он повернется к нам с улыбкой, кивком, коротким словом признательности за мои домашние достижения на протяжении девяти лет нашего брака. Может быть, он был настолько взволнован моментом, что просто позабыл упомянуть о нас. Он закончил речь под всеобщие аплодисменты, а я закусила губу, чтобы скрыть разочарование.