Быть Хокингом - Джейн Хокинг

Когда подошла очередь Стивена, по рядам прошел шепот: книгу сняли с подиума и поднесли ему на подпись. Он медленно и старательно написал свое имя в напряженной тишине. Последняя завитушка вызвала всеобщие бурные аплодисменты; на лице Стивена появилась торжествующая улыбка, а на мои глаза навернулись слезы.

В то лето нам предстояло еще одно важное мероприятие: 2 мая должно было состояться посвящение Стивена в члены Королевского общества. Мы выехали из Кембриджа загодя, чтобы вовремя попасть в Карлтон-хаус-террас, элегантный особняк XVIII века с видом на улицу Мэлл[113], являющийся резиденцией Королевского общества. Когда мы въезжали в Лондон с севера, машина начала резко дергаться, а поворачивать руль стало значительно труднее. У нас не было выбора – пришлось продолжать движение, надеясь, что нам удастся добраться до места назначения. Наконец, изо всех сил налегая на руль, я повернула на передний двор Карлтон-хаус-террас, где припарковалась и начала выполнять хорошо отрепетированную последовательность действий: найти обретающихся поблизости пожилых портье, вытащить части инвалидного кресла из машины, собрать кресло, установить его рядом с пассажирским сиденьем, поднять Стивена за подмышки и пересадить из машины в кресло. Затем портье необходимо было проинструктировать о том, как аккуратно переносить кресло через неизбежные лестничные пролеты, ведущие к главному входу. На этот раз последовательность несколько усложнилась, так как машине тоже требовалось наше внимание: у нее спустило переднее колесо.

Как бывало неоднократно, помощь пришла с самой неожиданной стороны. Сам ученый секретарь Королевского общества, немногословный человек, обремененный нуждами почетных гостей и отвечающий за торжественное мероприятие, опустился на колени в своем парадном темно-сером костюме и поменял нам колесо. Мы, в неведении о происходящем, были с почестями препровождены на официальный обед другим кембриджским ученым, президентом Королевского общества сэром Аланом Ходжкиным. Церемония посвящения, обставленная множеством ритуалов, состоялась после обеда в помещении лекционного зала. В честь каждого нового члена произносилась речь, после чего от него требовалось взойти на подиум, чтобы поставить подпись в книге посвященных. Когда подошла очередь Стивена, по рядам прошел шепот: книгу сняли с подиума и поднесли ему на подпись. Он медленно и старательно написал свое имя в напряженной тишине. Последняя завитушка вызвала всеобщие бурные аплодисменты; на лице Стивена появилась торжествующая улыбка, а на мои глаза навернулись слезы.

Стивен был не единственным кембриджским ученым, почтенным честью избрания в Королевское общество в тот год, и даже не единственным физиком со своей кафедры. Джон Полкинхорн, профессор физики элементарных частиц, принимал посвящение вместе со Стивеном. Достигнув апогея своей научной карьеры, он готовился покинуть ряды физиков и обратиться к теологии. Это означало, что член Королевского общества профессор Полкинхорн должен был стать простым студентом, ступив на долгий путь, вехами которого являлись рукоположение, должность викария и собственный приход. В основе такого решения лежало желание закончить раскол между наукой и религией, произошедший во времена Галилея. По мнению Полкинхорна, наука и религия являлись не противоположностями, но взаимодополняющими аспектами реальности. Этот тезис впоследствии станет краеугольным камнем его научных трудов в роли ученого-священника. Хотя мы не были близко знакомы с ним, я восхищалась его убеждениями и радовалась тому, что атеизм не является непременным условием научной деятельности и не все ученые такие атеисты, какими представляются.

Часть третья

1. Письмо из Америки

Здравствуйте! Меня зовут Мэри Лу, я живу в Сьерра-Мадре. А как вас зовут? Откуда вы?» Стоящая перед нами худенькая загорелая женщина ожидала нашего ответа с широкой улыбкой на лице. Так как мы только что приехали на вечеринку, хозяевами которой были английские экспатрианты, пригласившие нас через неделю с небольшим после приземления в Лос-Анджелесе, такая откровенность нас немного шокировала. После продолжительной паузы, в процессе которой мы преодолели свое удивление, стало понятно, что от нас ожидается столь же спонтанный ответ. Как-никак, потребовалось почти десять лет для того, чтобы к нам стали по-человечески относиться на «вечеринках» в Кембридже, но до последнего момента отношение к нам было по-прежнему недоверчивое. В последний год мы заметили, что некоторые из почтенных членов и даже в большей степени их жены стали проявлять к нам благосклонный интерес; тем временем мы уже не удивлялись тому, что нас сажают за неудобный конец стола или в собственный одинокий угол, и не ожидали, что с нами кто-то заговорит. Дружелюбное выражение на чьем-то лице всегда было приятным, но редким сюрпризом. Один из управляющих банкетами как-то признался мне, что для нас было очень трудно найти место за столом, так как никто из колледжа не хотел сидеть рядом с нами. Неудивительно, что речь Мэри Лу застала нас врасплох. Ее прямота была заразительна; я, в свою очередь, попыталась передать наш восторг от Калифорнии своим родным и близким в письмах на родину. Вот, к примеру, мое первое письмо родителям, написанное в те дни, когда регулярная телефонная связь была невозможна по финансовым причинам:

Саут Уилсон Эвеню, 535

30 августа 1974 года 91106, Пасадена, Калифорния, США

Дорогие мама и папа,

все просто замечательно! Перелет был долгим, но не таким утомительным, как в первый раз, когда мы с маленьким Робертом летели над полюсом. Как прирожденный путешественник, повторяющий пройденный маршрут, Роберт завороженно смотрел в иллюминатор, где проплывали черные вершины на фоне снежных полей, горы, поднимающиеся из ледяного моря с островками воды, похожими на изумруды, белые точки айсбергов в Гудзонском заливе, пустыни Америки, Большое Соленое озеро и, наконец, появился прибрежный горный хребет. Люси, наоборот, ничуть не впечатлили виды: еще над Атлантикой она начала спрашивать, не пора ли нам выходить…

Мы все взбодрились после посадки, несмотря на то что по вашему времени было уже около двух часов ночи. С широко открытыми глазами мы изучали непривычный пейзаж: пальмы, огромные автомобили, наш собственный блестящий «универсал», на котором Кип приехал за нами, автомагистрали, устремляющиеся во всех направлениях, небоскребы и, наконец, наш дом с белой обшивкой, выглядящий гораздо симпатичнее, чем на фото. Когда мы приехали, уже смеркалось, и во всех окнах горел свет, как в диснеевской сказке! Внутри дом очень элегантный. А как все удобно устроено! Огромные диваны, в которые так и хочется провалиться, несколько туалетов, все в гармоничных оттенках, конечно! Все абсолютно новое, сделанное «под старину» – мебель, полотенца, фарфор, даже кастрюли! Эти люди, должно быть, полагают, что мы привыкли к астрономическим бытовым стандартам. Знали бы они, как все обстоит на самом деле! С места у кухонной раковины открывается вид на горы, а Стивен находится ближе к своему офису, чем в Кембридже, потому что университетский кампус расположен как раз напротив нашего дома. Стивен, как мальчишка, которому подарили новую игрушку, с восторгом осваивает кресло-каталку с электроприводом, такое же, как то, которым он пользуется в институте, только гораздо маневреннее. Уже много лет у него не было такой свободы передвижения, хотя кресло приходится заносить на тротуар и на ступеньки: тротуары здесь высокие – никто никогда не выходит на дорогу, а кресло очень тяжелое. Две твердогелевые батареи весят тонну каждая, что уж говорить о пассажире. В первый же день к нам прислали инженеров, которые занимались инвалидным креслом и настраивали все другие приспособления. Никаких трудностей пока не возникло.