Быть Хокингом - Джейн Хокинг

Когда мы заговорили о поездке в Москву, Роберт высказал мнение, что не стоит верить отсутствию новостей о гонке вооружений: в эпоху после Кубинского ракетного кризиса холодная война еще не была отправлена на чердак мировой истории. Негласно обе сверхдержавы готовили огромный арсенал еще более высокотехнологичного оружия. Хотя угроза атомной войны все еще нависала над нами в те моменты, когда сверхдержавы, подобно огрызающимся драконам, обнаруживали след чужого присутствия в одном из лакомых уголков мира, тот факт, что на самом деле они увеличивают и оттачивают свой ядерный арсенал, не освещался в прессе. Замечание Роберта обеспокоило и разозлило меня. Теперь, когда у нас появились дети, уже нельзя было просто сказать: «Да гори все синим пламенем». Я не была готова отступить и позволить чудовищному апокалипсису уничтожить жизнь моего бесценного потомства. Но что я – или мы – могла поделать? Бесполезно было бы апеллировать к ученым, разработавшим это оружие в сороковых и пятидесятых годах – хотя со многими из них, по обе стороны железного занавеса, мы теперь были знакомы лично, – из-за того что теперь все решения находились в руках не заслуживающих доверия политиков – лицемерного Никсона в США и непроницаемого Брежнева в Советском Союзе. Еще сложнее было переварить горькую правду на фоне девственных горных ландшафтов Шотландии, где пропитанный медом воздух гудел о библейской простоте, вдали от антропогенного городского пейзажа.

Брэндон и Люсетт Картеры, с которыми мы провели несчетное количество воскресных вечеров, переехали во Францию со своей малюткой-дочерью Катрин. Брэндон занял исследовательский пост в Парижской обсерватории в Медоне. Обсерватория построена на основе королевского замка и напоминает кембриджскую; из нее открывается потрясающий вид на Париж. Я очень скучала по Люсетт – по многим причинам, а не только из-за того, что она была единственной из моих кембриджских знакомых, говорящих по-французски. Будучи признанным в своей среде математиком, она была умна, но не претенциозна. Ее искренний интерес к людям и энтузиазм в отношении семьи нетипичны для академических кругов Кембриджа, в которых она вращалась. Она была музыкальна, обладала развитым воображением и утонченным восприятием поэзии. Именно Люсетт познакомила меня с Прустом, сама являя пример восторженного восхищения деревьями, цветами и ароматами нашего церковного дворика.

Самым печальным для меня стало расставание с Эллисами. Их отъезд был особенно тяжелым потому, что они уехали из Кембриджа не только из-за смены работы: их брак рухнул. Мы настолько близко ассоциировали себя с ними, что, когда Джордж и Сью разошлись, мы пережили это как угрозу для собственного брака. Две наши семьи, в каждой из которых было по двое маленьких детей, сошлись настолько близко, что стали почти родственниками. Сью была крестной Люси. Мы одновременно купили и отремонтировали наши дома, произвели на свет детей, ездили в отпуск и посещали конференции – жили практически в тандеме. Джордж и Стивен написали общую книгу под названием «Крупномасштабная структура пространства-времени», а мы со Сью столько раз поддерживали друг друга, откровенно обсуждая кризисы материнства и трудности борьбы с богиней по имени Физика. Джордж и Стивен были похожи тем, что умели отрешиться от окружающего мира, становясь недосягаемыми для собственных семей в своем глубоком погружении в теоретическую вселенную. У нас было столько общих и схожих переживаний, что наши семьи стали взаимозависимы, и, когда их брак распался, основы нашего также пошатнулись.

Дружба с семейными парами, теперь покидающими Кембридж, сформировалась в особых обстоятельствах. Она появилась как следствие общения Стивена на кафедре или в одном из колледжей. У него обнаруживались общие интересы, обычно научного характера, с мужской половиной пары, в то время как я находила точки соприкосновения с женской половиной. С отъездом Эллисов закончилась наша самая близкая дружба вчетвером. Хотя мы неплохо ладили со многими молодыми научными сотрудниками колледжа Каюса и их женами, а также подружились с аспирантами кафедры, эти новые отношения были устроены немного иначе. У меня имелось много хороших знакомых среди женщин, с детьми которых дружили мои дети, но у их мужей необязательно находились общие интересы со Стивеном, а трудности в общении вполне понятным образом отталкивали потенциальных друзей. Кроме того, у меня часто завязывалась дружба с людьми на основе интуитивной взаимной симпатии. Оказывалось, что в их собственной жизни были некоторые печальные обстоятельства либо в связи со своей профессией они обладали знаниями о потребностях инвалидов. В двух таких случаях моему другу удавалось установить контакт со Стивеном, и наша дружба длилась долгие годы.

Среди ассистентов Констанс Уиллис (Роберт называл их «папины тренажеры») была стройная светловолосая девушка моего возраста по имени Кэролайн Чемберлен. Летом 1970 года Кэролайн прекратила физиотерапевтическую практику, потому что ожидала ребенка – в то же время, когда я была беременна Люси. Так как она жила поблизости, в школе Лейз – районной государственной школе для мальчиков, где ее муж преподавал географию, – мы поддерживали отношения, которые укрепились при рождении наших дочерей. Я все чаще размышляла над проблемами инвалидности, потому что мне иногда казалось, что эта ловушка захлопывается вокруг всей нашей семьи – вокруг детей, меня и Стивена. Информацию приходилось собирать по крохам, и я постоянно обращалась к Кэролайн за профессиональным руководством. Будучи жизнерадостной и прагматичной и одновременно очень чувствительной, она прекрасно понимала специфику трудностей, с которыми мы сталкивались каждый день, и, несмотря на обязанности, налагаемые на нее положением жены заведующего школой, всегда находила способ помочь – предлагала более удобную позу, полезное приспособление (подушку для инвалидного кресла или ручной тормоз) или адрес прогрессивного учреждения.

У ворот школы, где по традиции принято было ожидать детей, я нашла еще одного верного друга – Джой Кэдбери с детьми, Томасом и Люси, того же возраста, что и наши Роберт и Люси.

Застенчивость и кротость Джой перевернули мое представление о выпускниках Оксфорда. Вместо того чтобы демонстрировать свое интеллектуальное превосходство, она принижала его значение, как если бы оно не имело абсолютно никакого отношения к ее теперешней жизни. Будучи дочерью врача из Девона[108], она исполнила свою мечту стать медсестрой в детской больнице после того, как окончила Оксфорд. Джой близко к сердцу приняла нашу ситуацию: всегда была готова забрать к себе детей в особенно трудное время и оказывала реальную помощь, когда я не справлялась с напряжением. Она была не понаслышке знакома с мотонейронной болезнью – неизлечимым дегенеративным заболеванием, о котором слишком мало было известно, – поскольку в четырех сотнях километров от Кембриджа ее собственный престарелый отец находился в терминальной стадии того же расстройства.