Неизвестный Рузвельт. Нужен новый курс! - Николай Яковлев

В июле 1936 года в Испании вспыхнул фашистский мятеж На стороне Франко открыто выступили Германия и Италия, законное правительство поддерживали демократические силы мира, в первую очередь Советский Союз. Англия и Франция, проводя политику невмешательства, пособничали агрессорам. Американский народ осудил вылазку фашизма на Пиренейском полуострове.

Правительство оказалось в затруднительном положении – объединенная резолюция конгресса о «нейтралитете» не предусматривала случая гражданской войны. Юридически Вашингтон не мог воспрепятствовать оказанию материальной помощи республике. Испанское правительство произвело небольшие закупки вооружения и военных материалов и в США. Государственный департамент объявил о введении «морального эмбарго» на торговлю с республиканской Испанией. Но именно моральные соображения двигали чистыми идеалистами, отправившимися из США воевать за испанскую и международную демократию в конце 1936 года. Они пробирались в Испанию, где составили прославленную интернациональную бригаду имени А. Линкольна. Из ее 3 тыс. человек 1800 героев сложили головы на испанской земле.

Эти и другие благородные люди олицетворяли рассвет мировой борьбы против фашизма, который, однако, не состоялся. ФДР был среди тех, кто жестко локализовал борьбу демократии против фашизма пределами Пиренейского полуострова. «Стремясь не допустить превращения конфликта в широкую войну, – замечает Р. Даллек, – Рузвельт был готов игнорировать международную практику, позволявшую торговать и посылать оружие республиканскому правительству Испании. Он не был заинтересован в то время в спасении Испании. Он только хотел, чтобы конфликт не вылился в общую войну в Европе»31.

Первым актом вновь открывшейся сессии конгресса 6 января 1937 г. было распространение объединенной резолюции о «нейтралитете» на гражданскую войну в Испании, причем ей была придана обратная сила! ФДР подписал резолюцию 8 января. Франко комментировал: «Президент Рузвельт поступил, как настоящий джентльмен. Его закон о нейтралитете, приостанавливающий экспорт военного снаряжения обеим сторонам, быстрота, с которой он принят и проводится в жизнь, являются жестом, который мы, националисты, никогда не забудем».

В июле 1937 года Япония напала на Китай. Боевые действия развернулись на громадных пространствах. Но президент «не нашел» состояния войны, и закон о «нейтралитете» не был применен к японской агрессии на Дальнем Востоке. Япония в громадной степени зависела от импорта из США, эмбарго на поставку стратегических материалов привело бы к прекращению японской агрессии (а она рассматривалась на Западе как прелюдия к войне против СССР) и одновременно обострило бы ее отношения с Соединенными Штатами. Чего и стремился избежать ФДР, надеявшийся отвести японскую угрозу от США и защитить американские интересы на Дальнем Востоке и Тихом океане руками других.

Позиция Вашингтона оказалась на руку японским милитаристам. Министр иностранных дел Японии Хирота заявил: «Отношение Америки к китайскому инциденту справедливо и правильно».

Напряженность в мире нарастала с каждым месяцем. В 1936–1937 годах агрессоры объединили свои силы, заключив «антикоминтерновский пакт». Советский Союз неустанно звал правительства и народы встать на путь коллективной безопасности, ибо только единый фронт мог остановить сползание к войне. Советское правительство считало, что особенно важны совместные действия СССР и США в рамках системы коллективной безопасности. Еще в декабре 1933 года СССР предложил заключить пакт о ненападении между Советским Союзом, США, Китаем и Японией. ФДР ответил, что США готовы оказать СССР «моральную поддержку». Американские деятели с неописуемой наивностью верили, как писал Буллит Рузвельту, что «Советское правительство бесконечно оценит моральную поддержку США в деле предотвращения войны с Японией и мы практически сможем потребовать и получить все, что хотим»32. Они там, в дипломатическом ведомстве США, напрочь рехнулись!

После начала японской агрессии в Китае советская дипломатия вновь поставила перед Рузвельтом вопрос о Тихоокеанском пакте. На что ФДР ответил советскому полпреду Трояновскому: «Пакты не дают никакой гарантии, им нет веры… Главная гарантия – сильный флот… Посмотрим, как выдержат японцы морское соревнование»33. Он не желал брать на себя какие-либо обязательства.

В частных беседах ФДР уже с 1935 года крепко высказывался в адрес фашистских заговорщиков. Допущенные в Белый дом выслушивали рассуждения ФДР: «Этому должен быть положен, конец. Почему миролюбивые народы не могут объединиться и послать агрессоров в сумасшедший дом? Должен быть найден способ запереть их так, чтобы они не причиняли вреда. Нужен санитарный кордон, такой же карантин, какой устанавливается против эпидемии заразной болезни»34.

Однако ни политика США, ни публичные высказывания самого ФДР в канун второй мировой войны не отражали этой точки зрения, за исключением речи Рузвельта в Чикаго 5 октября 1937 г. Он избрал этот город специально – здесь находился оплот «изоляционистов». Рузвельт в сильных выражениях охарактеризовал «нынешнее царство террора и международного беззакония», когда «мир, свобода и безопасность 90 процентов человечества находятся под угрозой со стороны остальных 10 процентов». ФДР указал, что ни один народ не может считать себя изолированным от остального мира. «К сожалению, эпидемия беззакония распространяется. Когда вспыхивает эпидемия заразной болезни, общество объединяется и устанавливает карантин больных, с тем чтобы предохранить себя от болезни… Война – зараза, независимо от того, является ли она объявленной или нет».

Речь Рузвельта в Чикаго, получившая название «карантинной речи» (ФДР использовал излюбленное выражение Икеса), вызвала самые оживленные отклики. На следующий день на пресс-конференции под градом точных вопросов ФДР показал свои незаурядные дипломатические способности.

«Вопрос: В своей речи вы, по-видимому, имели в виду нечто большее, чем моральное негодование. Что это, подготовка к сотрудничеству?

Президент: К чему?

Вопрос: Что-то предполагается? Вы изменили свою позицию?

Президент: Нет, всего-навсего произнесена речь.

Вопрос: Хорошо, но как же примирить все это? Согласны ли вы, что речь идет об отказе от нейтралитета?

Президент: Ни в коем случае, нейтралитет может быть расширен».

Экономические санкции? ФДР категорически отрицал. «Быть может, речь идет о совместных действиях миролюбивых народов? «ФДР: «Мы изыскиваем пути к миру».

Новый вопрос: «Не будет ли созвана конференция?»

Ответ: «Нет. Конференции бесполезны».

«Вопрос: Не будет ли почти неизбежным, если выработают любую программу, что наш нынешний закон о нейтралитете будет изменен?

Президент: Не обязательно. Это интересно.

Вопрос: Да, действительно интересно! Вы говорите, что нет противоречия между вашей речью и законом о нейтралитете. На мой взгляд, речь и закон противоречат друг другу, а ваши объяснения не удовлетворяют меня.

Президент: Подумайте, Эрнст (Линдли).

Вопрос: Я думаю уже несколько лет и уверен, что речь идет о совершенно противоречивых вещах. Как можно быть нейтральным, если вы стоите на стороне одной группы стран?

Президент: Что вы имеете в виду «стоять на стороне»? Вы говорите о договоре?

Вопрос: Вовсе нет. Я имею в виду действия миролюбивых народов.

Президент: Есть еще множество методов, которые никогда не были испробованы.

Вопрос: Но по крайней мере выражения «карантин агрессоров» и «другие народы мира» вовсе не показывают нейтральной позиции.

Президент: Я не могу дать вам ключ к этому. Вы должны думать сами. У меня есть одна мысль»35.

Большего ни журналисты, ни страна не добились от своего президента, он остался единоличным владельцем сокровища – некоей сверхценной «мысли».

Хэлл был поражен личным творчеством президента: в тексте речи, предварительно просмотренном в госдепартаменте, упоминания о «карантине» не было. «Президент лично несет ответственность за эту вставку», – вспоминал Хэлл в 1948 году.

Рузвельт считал, что его речь встретила враждебный прием. «Ужасно, – заметил он Розенману, – оглянуться назад, когда вы пытаетесь вести вперед, и обнаружить, что за вами никто не следует». То было явное преувеличение: несмотря на исступленную кампанию «изоляционистов», заявивших, что, выступая в Чикаго, ФДР хотел отвлечь внимание народа от провала «нового курса», страна в целом весьма положительно оценила «карантинную речь». Если бы ФДР пошел дальше, отстаивая коллективную безопасность, он, несомненно, имел бы национальную поддержку.

Упражнения в ораторском искусстве в Чикаго были предназначены не для внутреннего потребления – мобилизовать общественное мнение в США, а чтобы подбодрить тех, на других континентах, кто наиболее активно выступал против агрессии. Через несколько дней после «карантинной речи» ФДР объявил, что США примут участие в конференции в Брюсселе, созванной Лигой Наций для обсуждения нарушения договоров Японией. На конференции, проходившей в ноябре 1937 года, Советский Союз настаивал на применении коллективных мер против агрессора в соответствии с уставом Лиги Наций. Представители западных держав, отклонив их, назойливо внушали советской делегации: почему бы СССР единолично не взяться за борьбу с Японией, не послать, например, эскадрильи на Токио, чтобы образумить японцев. Эти домогательства остались безрезультатными.