Неизвестный Рузвельт. Нужен новый курс! - Николай Яковлев

Но когда он снимал политический грим, а такого ФДР видели считанные, перед ними представал глубоко разочарованный и усталый человек.

Свою популярность, по крайней мере в кругах читающей публики, ФДР сумел точно измерить в 1937–1938 годах. С Розенманом он затеял многотомное издание своих речей и государственных документов. Они уже договорились – прибыль поровну! Издатель Б. Серф был полон скептицизма. Он напомнил, что способный заплатить 15 долл. за первые пять томов собрания сочинений ФДР, скорее всего, в лагере противников президента. Кроме того, литература такого рода не очень популярна. Удалось продать, например, только 1700 экземпляров аналогичного издания Г. Гувера. «Ну, если Гувер продал 1700 экземпляров, я продам миллион», – воскликнул Рузвельт. Доводы издателя о том, что в Вашингтоне собрали всего 334 заказа, а в ряде штатов книг вообще не покупают, на ФДР не подействовали. Он распорядился отпечатать собрание своих сочинений тиражом 25 тыс. экземпляров, разошлось – менее 4 тыс. Подождав довольно долго, издатель уценил их. Президент разъярился и отомстил: Серфу запретили показываться на глаза ФДР. Мелкий укол по самолюбию президента. В эти годы их было множество.

По-видимому, им овладело уныние. В декабре 1938 года ФДР назначил Гопкинса министром торговли. Гопкинс и другие считали, что президент заблаговременно поднимает популярность будущего кандидата от демократической партии на выборах 1940 года. Рузвельт не отрицал. Наверное, он с внутренней усмешкой следил за разговорами о будущем президенте – Г. Гопкинсе. Он давным-давно приказал ФБР установить подслушивающую аппаратуру даже на домашних телефонах Г. Гопкинса, Т. Коркорана и других высших советников. ФБР докладывало записи, представлявшие интерес для президента26. Наверное, так он чувствовал себя увереннее.

IX

«Президент, – писал С. Розенман, – испытал длинную серию неудач во внутренней политике за истекшие полтора года. Его престиж в стране и за рубежом серьезно пострадал. Я не знаю, какую дорогу он избрал бы в 1938 году, если бы события не приковали его внимание к международным делам. Я знаю, что он был разочарован в проведении дальнейших реформ. Я знаю, что коренным решением вопроса он считал не создание третьей либеральной партии, а объединение либеральных сил обеих партий. Могло бы случиться, что, если бы международные дела не отвлекли его внимание, он бы провел реорганизацию обеих партий до истечения своего второго президентства»27.

Тагвелл высказывает аналогичное суждение: «В 1939 году правительство не могло добиться никаких успехов. Нельзя было даже предложить новые законопроекты… Впереди лежало открытое море до того дня, когда в Польшу вторгся Гитлер, туман мог развеять только могучий ветер войны, любые иные меры во власти Рузвельта не принесли бы никаких результатов». Выход во внутренней политике, по мнению Тагвелл а, лежал в реорганизации партий в США. «Если бы Рузвельт дожил до того времени, когда он выставил свою кандидатуру на президентских выборах в пятый раз, он выступил бы не демократом, а «прогрессистом». Если бы не война, это случилось бы уже в 1940 году»28.

Очень возможно. Но нужно считаться с тем, что произошло. Перестройка партий так и осталась возможностью, суровой действительностью было то, что только война позволила Рузвельту продолжить успешную политическую деятельность. В Соединенных Штатах не прекращаются споры вокруг ФДР, оценки достижений великого президента противоречивы, его сторонники и противники проявляют редкое согласие только в этом пункте.

Несмотря на все усилия ФДР, «новый курс» не принес коренных улучшений. В стране насчитывалось около 10 млн. безработных. «Заправка насоса» создала для них искусственную занятость. За это пришлось расплатиться чудовищным ростом государственного долга, достигшим 34,7 млрд. долл. в 1938 году против 18,7 млрд. долл. в 1932 году. В 1939 году Соединенные Штаты занимали 17-е место среди 18 основных капиталистических государств по восстановлению уровня производства 1929 года. А ведь только в США претворялся в жизнь «новый курс».

В Вашингтоне больше не тешили себя надеждой, что удалось ввести экономическую жизнь в нормальную колею чрезвычайными мерами. Когда несколько влиятельных деятелей-демократов предложили ФДР в декабре 1938 года в интересах сплочения партии отказаться от WPA и PWA, президент холодно ответил: «В этом случае придется обратиться к федеральным войскам для поддержания порядка. Это даже может привести к революции или к попытке совершить революцию»29. Не ново. За шесть лет до этого, в 1932 году, мэр Чикаго А. Чермак на предложение легислатуры прекратить помощь 600 тыс. безработных ответил: «Вызывайте солдат, перед тем как закрыть пункты по выдаче пособий». Так что же изменилось в США?

На путях внутренней политики было невозможно вывести страну из кризиса, а продолжение его, вопреки всем усилиям Рузвельта, ставило под сомнение жизнеспособность капиталистической системы.

ФДР неизбежно платил цену за то, что «новый курс» не изменил основную структуру США. К 1938 году с 1933 года дивиденды возросли на 40 процентов, стоимость акций увеличилась в два – четыре раза, налогообложение богачей и сверхбогачей оставалось умеренным. Они реально ничего не потеряли при ФДР, если не считать надежд на более высокие прибыли. Это недополученное, помимо прочего, и было причиной ненависти многих в верхушке высшего класса к ФДР. Очень неглупый публицист М. Чалдс в серии статей в 1936–1938 годах пытался дойти до истоков ненависти этих, как он называл, 2 процентов американцев, но отказался вынести вердикт. Он сказал только: «Будущий историк будет не только озадачен, но станет в тупик». В одном он был твердо уверен: «Только одно может изменить позицию класса-ненависгника, и это, естественно, война… Не случайно те, кто с особой яростью накидывается на внутреннюю политику Рузвельта, снисходительно одобряют внешнюю политику президента». Острым классовым чутьем они понимали – ФДР ведет дело к войне.

Однако исследование его деятельности в сфере внешних дел куда более сложная задача, чем даже рассмотрение «нового курса» внутри страны, по многим причинам. Громадная фигура главнокомандующего американскими вооруженными силами в 1941–1945 годах оставляет в глубокой тени президента США кануна Второй мировой войны. Во главе воевавших Соединенных Штатов он преодолел многие трудности в схватке с державами «оси», но иные из этих трудностей – дело рук самого президента США в 1936–1939 годах.

У. Лангер и С. Глисон, авторы почитающегося в США классическим официального исследования американской внешней политики в 1937–1941 годах, открывают его ясным заявлением: «Бывшие члены кабинета, близкие к г-ну Рузвельту, как, например, мисс Перкинс и г-н Моргентау, характеризовали его как необычайно сложного человека, находившегося во власти ошеломляюще противоречивых мотивов. Если так, то тогда будущие биографы покойного президента найдут свою задачу не поддающейся решению, в то время как для нас обоих, не знавших лично г-на Рузвельта, было бы опрометчивым попытаться сделать больше, чем коротко охарактеризовать этого сложного человека. Достаточно заметить, поскольку это важно для внешней политики, что президент, несмотря на кажущуюся общительность, веселый и даже фривольный нрав, был очень сдержанным и замкнутым человеком… Покойный президент оставил относительно немного записок, дневников или воспоминаний, а ближайшие советники признают, что они были в неведении о его сокровенных замыслах, поэтому, по всей вероятности, никогда не будет получено надежных и подробных сведений о мотивах его внешней политики»30.

Сообщив об указанных прискорбных обстоятельствах, У. Лангер и С. Глисон – а их мнение разделяет вся академическая община американской исторической науки – написали два тома о четырех критических годах, предшествовавших вступлению США в войну. Более 1700 страниц убористой печати!

Подлинные мотивы ФДР в области внешней политики, натурально, установить необычайно трудно. После смерти Луи Хоу Рузвельт никого не посвящал в свои мысли, не исключая самого близкого к нему человека в последние годы жизни – Гопкинса. На совещаниях кабинета внешние дела не подвергались серьезному коллективному обсуждению, хотя бы из опасения утечки информации, не говоря уже о том, что ФДР запретил вести протоколы. Рузвельт часто предпочитал действовать в обход государственного департамента и через голову Хэлла. Зачастую он в большей степени полагался на суждения заместителя государственного секретаря – «великого молчальника» гротонца С. Уэллеса. Частные совещания с различными лицами по вопросам внешних дел затрагивали не существо политики, а ее тактику. В конце 1935 года Рузвельт написал Баруху: «Международные проблемы волнуют меня куда больше, чем внутренние, включая выборы». Редчайшее признание, проливающее свет на сокровенные мысли президента. Есть, однако, объективный критерий – то, что делал или не делал Вашингтон, достаточно вскрывает мотивы действий президента.