Любовь без размера - Стефани Эванович

ты и есть тот человек, которому я должен сказать спасибо за сегодняшнее выступление Холли – выдающееся, надо сказать.

Тина откинула назад голову и рассмеялась.

– Только не переборщи с моими заслугами, – невозмутимо ответила она. – Не так уж их много: я только выполняла кое-какие поручения, оказывала моральную поддержку и была за рулем машины для бегства. Ну ты и фрукт! Почему бы не сказать спасибо самому себе? Если бы ты не был таким легковесным испорченным нарциссом, моей лучшей подруге ни за что не пришлось бы идти на такие крутые меры.

Логан заскрипел зубами. Ничего у него не получалось. Очевидно, Тина уже составила о нем мнение и не собиралась отходить от своих предвзятых взглядов.

– Что? – спросила Тина. – Не нравится, когда навешивают ярлыки и обзываются?

Логан медленно покачал головой и хмыкнул:

– Знаешь, ты ошибаешься. Вы обе ошибаетесь. Наверное, никогда не слышали о том, что «у каждой истории три стороны»?

– До твоей стороны мне дела нет. А сторона Холли обычно и есть правда, ведь я знаю ее так долго, чтобы не сомневаться в ее честности. Мне этого достаточно.

– Она обижена и сбита с толку. Пусти меня, а? Я все объясню.

– Объяснишь? А что здесь объяснять? Говорил ты своим пафосным друзьям, что она твой гадкий утенок, или не говорил? Присваивал себе лавры за ее тяжелый труд или нет? Можешь не трудиться отвечать – по твоему взвинченному лицу видно, что виноват. А то, что хочешь ей сказать, говори мне и прямо здесь, а я уж передам, не сомневайся.

– Я не уйду, пока ее не увижу, – решительно заявил Логан.

– Спорим, у полиции будет на этот счет свое мнение.

– Тина. – За спиной подруги бесшумно возникла Холли. – Все нормально. Пусти его.

Тина быстро повернула голову и посмотрела на Холли, которая стояла у нижней ступеньки и казалась спокойной, если не считать широко раскрытых глаз.

– Ты уверена?

Холли посмотрела Тине в глаза.

– Все нормально. Только не уходи, – сказала она.

Тина повернулась к Логану, еще раз недовольно фыркнула и распахнула дверь. Логан шагнул в прихожую.

– Спасибо, – с преувеличенной вежливостью сказал он.

– Это была не моя идея, – отпарировала Тина, закрывая за ним дверь и оставаясь на своем посту возле нее.

Холли взглянула на него и пошевелила ушибленными пальцами. Неудивительно, что так болела рука. Она даже сама удивилась, как сильно его разукрасила, но решила не радовать его, выразив сожаление. К тому же она ни о чем не сожалела.

– Чего тебе надо? – Она казалась бесчувственной, как камень.

– Мне очень надо с тобой поговорить. – Он бросил еще один быстрый взгляд в сторону Тины. – Нам можно уединиться?

– Нет. – Она стояла у лестницы, прислонясь к перилам. – Тина останется здесь. Что ты там хочешь сказать, говори.

Она ждала. Облегчало задачу то, что вместо двух на нее смотрел один щенячий шоколадный глаз. Противно было сознавать, что даже с опухшим полузакрытым глазом, который заплыл синяком, он был великолепен.

– Я ни в коем случае не хотел тебя обидеть, называя гадким утенком. – Он приступил прямо к делу и впервые остро ощутил, произнося эти слова, как жестоко они звучали.

– Учти, что как фраза для съема это не очень, так что подумай хорошенько. – Ее лицо ничего не выражало.

Он продолжал с несчастным видом, примирительно разводя руками:

– Да не собирался я тебя подцепить. Даже не знаю, почему я вообще это говорил.

Она даже не пыталась сдержать вырвавшийся у нее невеселый смех.

– А я знаю. Ты сам сказал. Потому что ты не собирался меня подцепить. И ты, и Аманда, и Чейз, и все ваши друзья – вы, идеальные красавцы, никогда к своему кругу не подпустите толстую неудачницу вроде меня, дав ей возможность быть в курсе того, что происходит там, внутри. Вы живете свою идеальную жизнь, день за днем, ослепленные огнями рампы и окруженные такими же идеальными красавцами. Ты согласился впустить меня только потому, что я ради такой привилегии вкалывала круглые сутки семь дней в неделю. Не знаю, смогла бы я прожить в мире вроде твоего, но стопроцентно уверена, что не хочу всю жизнь этого добиваться. – Ее тон и слова были пронизаны настоящей всепоглощающей грустью, и Холли не делала попыток это скрыть.

Он старался обосновать логически, но напрасно.

– Это неправда, Холли. Ты часть моего мира. Я ничего плохого не имел в виду. Я говорю это все время.

– Ты ни разу не сказал это мне, но сказал другим, а это означает, что только в моем случае слова находили подтверждение, – заявила она безучастно. – Ну давай, Логан, скажи мне, что я не права.

– Но это неправда! – с жаром повторил он, отчаянно желая, чтобы его поняли, и напрочь позабыв о Тине. – Я никогда про тебя так не думал. Когда я говорил это Натали и всем остальным до нее, я делал это, чтобы растравить их. Ведь все постоянно восторгаются их красотой. Когда именно мог я сказать это тебе? Когда ты оплакивала потерю мужа? Когда пыталась преодолеть пищевые привычки? Как только я понял, что… – Он не закончил предложения, которое завершилось бы словами «я тебя люблю».

На Холли это впечатления не произвело. Она покачала головой:

– Позор мне. Я тебе доверилась. Так же, как доверилась мужу, когда он оторвал меня от всех и вся, что было мне знакомо, и заточил в эту башню, только чтобы потом бросить одну. Знаешь, когда я тебя впервые увидела, ты мне не понравился. Но чем больше мы говорили, чем больше я тебя узнавала, у меня появлялось ощущение, что ты мог быть моим принцем на белом коне. Самое смешное – ты выглядел в полном соответствии с этим образом. Как иронично, не находишь? В конечном итоге я ничем не отличаюсь от тебя – точно так же поклоняюсь физическому совершенству.

Логан молчал, чувствуя, будто ее слова легли ему на плечи огромной невиданной прежде тяжестью.

Холли стояла рядом, глаза набухли слезами, которые не проливались. Его молчание подтверждало, что все, что она сказала, правда. Она повернулась и стала подниматься по лестнице.

– Где выход, ты знаешь, – сказала она, не оглянувшись.

Логан подождал, пока не услышал стук закрывшейся двери ее комнаты, и повернулся, чтобы уйти. Дверь уже была приоткрыта, и Тина стояла, скрестив руки на груди, готовая закрыть ее за ним.

Их взгляды встретились. Ее выражение смягчилось и уже не было таким враждебным. Возможно, в нем даже сквозила жалость. Ее рот был чуть приоткрыт, как будто она хотела что-то сказать, но