Malaria: История военного переводчика, или Сон разума рождает чудовищ - Андрей Мелехов

— Да как Бог на душу положит! — отвечал тот. — Вон, пару месяцев назад, «76-й» взлетал в Лубанго, так и фейерверк не помог — засадили ракету в двигатель, едва сели!

— Смотрите! — показал Лейтенант на приближавшуюся землю.

Ее красная поверхность и бетон взлетной полосы были испещрены оспинами засыпанных или оставленных как есть воронок.

— Это от обстрелов! — прокомментировал полковник. — Здесь — обычное дело! Ты лучше посмотри туда!

В некотором отдалении от аэродрома Лейтенант увидел несколько рядов танков и броневиков, казавшихся с этой высоты зелеными спичечными коробками.

— Вся наша так называемая «ударная группировка»!

Полковник говорил о давно планировавшемся наступлении на Мавингу — Богом забытый городишко в двухстах километрах от Куиту Куанавале. По мысли стратегов из советского Генштаба, взятие Мавинги — плацдарма в непосредственной близости от партизанской столицы Жамбы — должно было привести если не к победному окончанию войны, то, по крайней мере, к миру на выгодных условиях. Генералы из страны победившего пролетариата уже с год уговаривали ангольцев совершить этот выдающийся прорыв через кишевшую повстанцами территорию. Тем, правда, каждый раз удавалось отвертеться от предлагаемой им воинской славы. Но не теперь! Во-первых, советский Генштаб должен был показать, что обученные и вооруженные им режимы могли побеждать и что, следовательно, надо было по-прежнему поддерживать и Наджибуллу в Афганистане, и Менгисту в Эфиопии, и Сантуша в Анголе. Во-вторых, сюда недавно приехал новый Главный военный советник, который, к несчастью для граждан подсоветной страны, оказался кровожадным генералом бронетанковых войск, всю свою военную карьеру мечтавшим поучаствовать в какой-нибудь выдающейся наступательной операции. Скорее всего, ему было все равно где: совершать бросок к Ла-Маншу по равнинам декадентской Европы, крушить братский Китай или, как в итоге оказалось, утюжить африканскую саванну. Наконец, и само высшее политическое руководство Анголы отдавало себе отчет в том, что у народа, вынужденного воевать вот уже пятнадцать лет, вполне могло лопнуть терпение. Следовательно, страна нуждалась в мире, а достигнуть его на выгодных для правящей клики условиях можно было, лишь добившись ощутимых военных успехов. Иначе не в меру амбициозный Савимби продолжал бы войну до последнего ангольского алмаза, а этого добра в стране было много.

Первым, кого увидел Лейтенант, спрыгнув с открывшейся рампы «Ильюшина», оказался Витя-танкист. Его маленькие носорожьи глазки внимательно оглядели обнажившиеся внутренности огромного самолета. Увидев нашего героя, Витя чуть подобрел и поприветствовал его:

— Привет, племяш! Вы жратву привезли?

Проигнорировав вопросительный взгляд Вань-Ваня, не знавшего до этого момента, что у его подчиненного есть родственник-сослуживец, Лейтенант ответил:

— Да были какие-то ящики, Виктор Федорович, но с чем — точно не знаю! А вы тут какими судьбами?

Из разговора с человеком-носорогом выяснилось, что здесь, в Мавинге, по приказу JVC сейчас пытались собрать бронетанковую группировку из сорока танков и сорока «БМП-1». Для того чтобы сконцентрировать эту огромную, по африканским масштабам, ударную мощь, пришлось обшарить все фронты в поисках еще способных перемещаться бронированных машин. Помимо, собственно, техники, пришлось искать и экипажи, способные ехать хотя бы по прямой линии и выстрелить, если что, хотя бы примерно в сторону противника. Задача эта оказалась не из легких: командующие других фронтов отнюдь не горели желанием отдавать последние ресурсы для участия в бессмысленной, с их точки зрения, авантюре. Их подчиненным тоже отнюдь не улыбалось ехать умирать на Юг. Поэтому в коробки передач загадочным образом попадал песок, а в дизельное топливо не сыпали разве что только сахар — ввиду его нехватки даже для пропитания. Поэтому каждый выживший в этой борьбе за существование экипажей танк, боевая машина пехоты или десантный броневик «БРДМ» тут же — от греха подальше — старались отправить самолетами в Менонге. Впрочем, и здесь бронированные чудища порою становились жертвами уже упомянутых актов саботажа. Поэтому сюда бросили всех советских советников и специалистов, способных если не починить двигатель, то хотя бы поменять гусеничный трак. Впервые за последние года полтора в их распоряжении оказались необходимые запчасти, огромные танковые аккумуляторы, а также давно не виданные здесь новые моторы и трансмиссии. Но зато их ожидало почти полное отсутствие запасов продовольствия.

— В общем, как всегда — нагнали народу, а кормить нечем! — подвел итог Витя. — Все, что привезли сами, — уже сожрали, а теперь как волки зимой — по всему Менонге рыщем!

Бывалый Вань-Вань тут же сориентировался в ситуации:

— Слушай, майор, а ведь там — возле кабины пилотов — несколько штабелей мороженых кур и ящики с итальянской тушенкой!

— Так что, экспроприируем? — обрадовался танкист и, обернувшись, свистнул.

К самолету тут же подъехал потрепанный джип с открытым верхом. В нем сидел знакомый Лейтенанту широкоплечий переводчик с «ускора» по имени Федя. Он был из тех удачливых смердов, кто попал в курсанты института из батальона обслуживавших его нужды солдат срочной службы. Для этого ему пришлось сначала послужить там сержантом-сверхсрочником.

В своей американской пятнистой форме, с закатанными рукавами и прической-бобриком Федя выглядел весьма внушительно.

— Привет, Лейтенант! — весело приветствовал он нашего героя. — Так что, где тут можно протоплазму спионерить?

С молчаливого одобрения летчиков, советские офицеры, ведомые Вань-Ванем и угрозой голодной смерти, смело ринулись сквозь толпу ангольских военных, прибывших делить упомянутую «протоплазму». Кое-кто из аборигенов попробовал было задавать неделикатные вопросы или даже робко препятствовать этому напористому движению к цели, но их тут же осаживали взглядом, коротким ругательством или пинком в худой зад.

— Мороженых кур не брать! — на ходу распорядился Вань-Вань. — Все равно хранить негде — пропадут!

У штабелей с тушенкой и макаронами их встретил последний редут обороны — офицер-тыловик группировки. Впрочем, увидев алчный блеск в глазах советских товарищей, он тут же вполне разумно решил, что в этот раз лучше пожертвовать своей долей, списанной на порчу и утруску, в пользу советской «асессории».

Когда нагруженная трофеями процессия выдвинулась к джипу, ей повстречался солидного вида откормленный мулат в стандартном костюме местной номенклатуры, обязательно предполагавшем китель с короткими рукавами. Судя по толстой физиономии и очкам в золотой оправе, этому жителю Африки давно не приходилось испытывать недостатка не только в хлебе, но и в том, что на этот хлеб мажут в лучших домах Европы и обеих Америк. Советские офицеры, не обращая на него ни малейшего внимания, деловито складывали свою добычу в потрепанный автомобиль. Потоптавшись в нерешительности, выпускник советской партшколы все же обратился к воинам-интернационалистам на вполне сносном русском языке:

— У нас, анголан, ест такая прытща!

По-видимому, он хотел сказать «притча».

Разгрузившийся к тому времени Вань-Вань решил прикрыть своих товарищей по мародерству и, подойдя к лоснившемуся здоровяку, стал вежливо его слушать.

— Если на дорогу выкатился мящик, — шепелявя, продолжал тот, — то за ним обязательно покажется ребенок! Если откуда-то, визжа, бежит ангольская свинья, то за нею обязателно выбежит кубинец! А если кто-то тащит ящик с итальянской тушенкой, то…

— То значит так надо! — вместо него закончил Вань-Вань, пристально глядя в маслянистые глаза местной шишки. — Понимаешь, товарищ? Так надо!

«Товарищ» пару секунд подумал, стоит ли озвучить последнюю часть «прытщи» — ту, где «кто-то» с ящиком тушеных потрохов неизбежно оказывался оголодавшим русским офицером. Как будто по наитию переводчик Федор с грохотом вытащил из-под ящиков с продовольствием ротный пулемет Калашникова с волочившейся за ним патронной лентой. Будто невзначай, ствол был направлен в толстое брюхо мулата. Тот вдруг громко позвал:

— Эпа![37]

К нему тут же подбежали двое офицеров ФАПЛА. Советские военные напряглись. Но, к полному изумлению Лейтенанта, вместо того чтобы отобрать похищенные продукты и неизбежно спровоцировать вооруженный конфликт с советскими советниками, провинциальный комиссар Южного фронта распорядился:

— Два ящика бренди для моих советских друзей!

— Ну что, «амигош»,[38] — обратился какое-то время спустя танкист Витя к компании, когда они сели отмечать свой первый боевой успех ящиком португальского коньяка, — мой папа-шахтер всегда говорил: «Не имей, Витек, сто рублей, а имей наглую морду!» За нас, мужики!