Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела

Я отсутствовал в течение тринадцати лет, и, хотя не было видно никаких баннеров и откормленных телят для убоя, чтобы приветствовать возвращение блудного сына, я был чрезвычайно взволнован, увидев мать, свой скромный дом и друзей молодости.

Моя поездка в Транскей имела и скрытый мотив: мой приезд совпал с заседанием специального комитета, назначенного для обеспечения введения в действие в Транскее системы самоуправления Бунга под контролем властей народности банту.

Роль органа Бунга, который состоял из 108 членов (четверть – представители белого населения, три четверти – чернокожие африканцы, в том числе вожди всех племен данного района) заключалась в консультировании правительства по законодательству, затрагивающему африканцев в данном районе, и в регулировании местных вопросов, в частности касающихся налогов. Бунга являлся самым влиятельным политическим органом в Транскее, тем не менее его резолюции носили лишь рекомендательный характер, а его решения подлежали утверждению (и возможному пересмотру) белыми магистратами. Бунга был настолько силен, насколько это позволяли белые. Тем не менее впоследствии Закон об органах власти банту заменили на еще более репрессивную систему: на практически феодальный порядок, основанный на наследственных и племенных различиях в соответствии с решением государственных органов. Правительство объяснило принятие Закона о властях банту стремлением освободить власти народности банту от контроля белых магистратов, однако на самом деле это была лишь уловка для отказа государства от принципов демократии и поощрения разногласий и соперничества между племенами. Руководство Африканского национального конгресса рассматривало признание Закона об органах власти банту и принятие его к исполнению как капитуляцию перед правительством.

После своего приезда я успел в тот же вечер провести короткие встречи с рядом транскейских чиновников и представителей племен и своим племянником К. Д. Матанзимой, которого я называл «Даливонга». Даливонга играл основную роль в том, чтобы убедить лидеров народности банту принять систему Бунга, поскольку новый порядок укреплял (и даже усиливал) его власть как вождя членов племени тембу в эмиграции. Даливонга и я были по разные стороны баррикад в этом сложном вопросе. Мы отдалились друг от друга: он выбрал традиционную роль местного руководителя и тесно сотрудничал с властными структурами. В тот вечер было уже достаточно поздно встречаться, и мы решили поговорить на следующий день.

Я провел ночь в пансионе в городе, встал рано, и два местных вождя присоединились ко мне в моем номере, чтобы за кофе обсудить их роль в новых органах власти банту. В середине нашего разговора хозяйка пансиона, заметно нервничая, ввела в номер белого мужчину.

– Вы Нельсон Мандела? – спросил он.

– А кто его спрашивает? – поинтересовался я.

Он представился: это был сержант-детектив тайной полиции.

– Могу я взглянуть на ваш документ? – спросил я.

Было очевидно, что сержанта возмутила моя дерзость, однако он (хоть и с явной неохотой) предъявил свои документы.

– Да, я Нельсон Мандела, – ответил я ему после этого.

Сержант сообщил мне, что его начальник желает меня видеть. Я ответил, что если он хочет меня видеть, то знает, где я нахожусь. Как оказалось, полицейский начальник приказал сержанту сопроводить меня в полицейский участок. Я поинтересовался, арестован ли я, и сержант ответил отрицательно.

– В таком случае, – сказал я, – я никуда не пойду.

Сержант был ошеломлен моим отказом, однако понимал, что с юридической точки зрения я был прав. Он принялся засыпать меня градом вопросов: когда я уехал из Йоханнесбурга? Где я побывал после своего отъезда? С кем я разговаривал? Имелось ли у меня разрешение на въезд в Транскей и как долго я намерен здесь находиться? Я сообщил ему, что Транскей – это мой дом и что по этой причине мне не требуется разрешение на въезд в него, после чего сержант вышел из комнаты.

Вожди были ошеломлены моим поведением и упрекали меня за грубость. Я объяснил им, что общался с полицейским точно так же, как он общался со мной. На них мои аргументы не подействовали. Судя по всему, они решили, что я вспыльчивый молодой человек, который рано или поздно обязательно попадет в беду. Я пытался убедить этих вождей отказаться от системы Бунга, однако теперь стало очевидно, что я произвел на них не самое хорошее впечатление. Этот инцидент напомнил мне, что я вернулся на родину совершенно другим человеком и разительно отличался от того юноши, который уехал отсюда тринадцать лет назад.

Полиция в Транскее была неискушенной, и с того момента, как я покинул пансион, они следовали за мной повсюду, куда бы я ни шел. После моего разговора с кем-нибудь полицейские встречались с этим человеком и предупреждали его: «Если вы еще раз поговорите с Манделой, то мы арестуем вас».

Я провел короткую встречу с местным лидером АНК и был встревожен, узнав об отсутствии средств у этого отделения организации. Однако надо признаться, что в тот момент я больше думал о своей следующей остановке: о Цгуну, деревне, где я вырос и где все еще жила моя мать.

Мама была потрясена моим появлением, она сначала выглядела так, словно увидела привидение. Затем она безумно обрадовалась. Я принес с собой немного еды – фрукты, мясо, сахар, соль, курицу, – и мама разожгла плиту, чтобы приготовить нам чай. Мы не обнимались и не целовались: это было не в наших обычаях. Хотя я был счастлив вернуться в наш дом, наряду с этим, глядя на свою мать, которая жила совсем одна в такой ужасной обстановке, я испытал чувство вины. Я много раз пытался уговорить ее переехать жить ко мне в Йоханнесбург, но она поклялась, что не уедет из любимой деревни. Я уже не в первый раз задался вопросом: оправданно ли то, что кто-то пренебрегает благополучием собственной семьи, чтобы бороться за благополучие целого народа? И может ли быть что-то более важное, чем забота о своей стареющей матери? И не является ли политика порой просто предлогом для того, чтобы уклониться от своих прямых сыновьих обязанностей?

Спустя час я простился с матерью, чтобы провести ночь в Мэкезвени. Когда я приехал туда, была уже ночь, однако я вне себя от радости принялся сигналить на своей машине. Я даже не подумал о том, как можно было истолковать беспрерывные звуки клаксона. Люди в страхе выходили из своих хижин, считая, по всей видимости, что это прибыла полиция. Однако когда меня узнали, то встретили с удивлением и радостью.

Вместо того чтобы уснуть, как младенец, в своей старой кровати, я ворочался всю ночь, задаваясь вопросом, правильный ли путь я выбрал. В конечном итоге я пришел к выводу, что сделал верный выбор. Я имею в виду не то, что борьба за свободу имеет больший приоритет, чем забота о своей семье. Это не