Дневники. 1946-1947 - Михаил Михайлович Пришвин

Уважаемая Галина Донатовна, я послал записку к Б. А. с просьбой дать 10 литров бензину (я ему дал 300 и он мне сам сказал, что мой бензин я всегда могу получить). Посланный вернулся ко мне, сказав так, что Вы записку не приняли, сказав, что Б. А. завтракает, и направили к зам. директора. Зам. директора ничего не знал о нашем договоре с Б. А. и директором, и потому мне остается лишь выехать на шоссе и в течение нескольких часов выклянчивать бензин у чужих шоферов. Я уверен, что прочитай Б. А. мою записку, он бы распорядился иначе, чем Вы. Пишу это Вам как старший с дружеским советом... (Не послано.)

252

Лариса Леонидовна Мутли сказала вчера, что ее «женское» вмешательство в дела никогда не ссорит ее с мужем, потому что он всегда стоит выше этого и улыбается. Я ответил, что в литературе у нас с Валерией Дмитриевной то же самое: я всегда выше и улыбаюсь, но автомобиль нас ссорит, потому что я Москвы не знаю, а она знает лучше и, войдя по-женски в это слабое место, пытается овладеть мною как шофером. И тут у нас происходят ссоры. Так что несомненно есть некий круг чисто мужского действия, за черту которого нельзя пускать женщину, и это нельзя Ницше дал в образе кнута: идешь к женщине - не забудь кнут.

Между тем женщина всегда жаждет этого «кнута» в смысле служения и не простит мужчине, если у него кнут слаб. Формы же «кнута» могут быть прямой его противоположностью. Напр., если женщина имеет страх перед насилием, кнут мужчины выразится в особой нежности и формальной уступчивости вплоть до бытия под башмаком до тех пор, пока башмак не поднимется просто от скуки быть в одном положении.

По страшной жаре и духоте пробрался потихонечку в Гослитиздат и Детгиз. Получил прекрасно изданное «Избранное» (в Берлине).

Денежные дела вполне удовлетворительные:

Госиздат - 27 т.

Детиздат - 5 т.

МК - 13 т.

Литфонд, пособие - 20

65

После вечернего чая повел машину свою в Пушкино и к вечеру благополучно прибыл домой.

24 Августа. Проснулся в бабьем царстве и все за мною ухаживают. Да, есть, есть это что-то чисто мужское, чего нельзя упустить без разрушения личности. Это

253

необходимо-мужское является силой, начиная от физической силы-насилия, кончая творческим внушением. Точно так же есть и чисто женское служение, исходящее от материнства, начиная от физического страдания в родах рождением человека, кончая духовным материнством, [рождением] богочеловека.

В этом свете многое становится понятным. Так, напр., часто видишь - глупого мужчину обслуживает умная женщина: это она обслуживает его, как, напр., кошка будет кормить соболенка: тут в молоке дело, а не в личности. Но материнское молоко (материя) питает и личность (идеология). Таким образом, с этой точки зрения, материализм (особенно наш, социалистический) есть культ матери в существе своем, а идеализм - культ мужа-творца (героя), рождаемого от Духа и Девы. И вот что я говорю сегодня об утверждении мужского начала, недоступного женщине и независимого от нее, из этого утверждения и выросло «бессеменное зачатие».

Социализм и коммунизм происходят от Mater, в них утверждается безликая саморождающая материя... В этом есть правда в отношении времени и неправда в отношении к вечности, потому что в вечности «царство Мое не от мира сего», там рождается муж не от Mater, а от Девы и Духа.

Вот почему коммунизм всегда был и будет враждебен религии Христа.

Вот почему Зощенко и Ахматова приносятся в жертву коллективу.

Итак, значит, есть две правды: большая правда вечного, где не женятся и замуж не выходят, и малая правда жизненная, правда движения жизни во времени...

Перцову.

Дорогой Виктор Осипович, прочитал Вашу статью о себе и вдруг понял Ваш визит ко мне с поздравлением рождения «Кладовой солнца». Вы действительно искренно обрадовались рождению моей сказки, я же думал, что

254

Вам нужны от меня лишь материалы.

Кроме всего приятного для себя лично, я усмотрел в статье некий Ваш «перец», который мог бы Ваши последующие статьи сделать еще более ценными для всех нас. Вам надо вплотную стать к материнской служебной природе нашего времени Mater, извлечь из нее сознание то, что сами агенты нашего времени делают «научно» (между нами: бессознательно). Находясь в тесном общении с ними, вы отберете из них не то, что они навязывают писателю, воображая, будто они больше его понимают, а что от них самих закрыто их текущей политикой. Почитайте их статьи (напр., новый журнал «Культура», кажется): все статьи имеют отрицательное направление, а своего «да» они не умеют сказать. «Кладовая солнца» и Ваша статья о ней есть очень робкое первое «да» в этом смысле. Я говорю «первое» не в отношении одного себя. Ведь я очень мало слежу за литературой, но хорошо знаю, что я не один, что это не я, а мы, и что, значит, кто-то и еще делает то же самое. Критику никто не мешает уловить этот дух и по-своему пропагандировать примерами, как Вы это сделали в статье своей и что я называю «перцем» ее, а если хотите и солью. Побольше, побольше того перцу и соли желаю вам найти, потому что критики, учителя есть соль земли и что Горы, о которых пишет Л. Толстой, имеют одну несчастную судьбу (я это давно заметил: беда, если соль станет несоленой): при всем своем великолепии они вдруг закрываются тучами, возможно, еще более суровой борьбы.

Посылать нельзя, скажет: обрадовался - это раз, и второе, нельзя быть так напрасно откровенным, да еще на бумаге.

25 Августа. Ночью дождик. Утром пасмурно и тепло. До того лето избаловало, что не хочется и думать о холодах близких и неминучих.

Если причина явления видна, то этой причиной оправдывают всякую гадость: так вот и «наплевизм»

255

объясняют теперь «международным положением». Необходимо, будто бы надо было ввиду международного положения демонстрировать общественное Надо против личного Хочется. Ведь то же самое пробовали перед войной - уничтожить мое Хочется («Лесная капель»). Но меня спасло от разгрома мое искусство, мое тайное служение «искусству для искусства». Вот и теперь, имея в виду «ведущую мораль» показным планом, в тайне моего сооружения должна гореть печь моя для искусства. Пусть, напр., я намерен восхвалять Сталина, а политика его провалится. Я провалюсь вместе с политикой, если погаснет свет искусства, но если искусство... Тут только один вопрос: согласится ли гореть тот огонь, если «показной» план будет