Балаустион - Сергей Конарев

Жестом приказав рабыне вытереть ему ноги, эфор Анталкид поднялся с кресла, натянул на плечи шерстяную накидку, влез распаренными ногами в пушистые тапки.

— Я пока ничего не хочу, дружище Леарх, — спокойно сказал толстяк. — Но выяснить, кто из коллегии ахейцев есть знаменитый убийца, не помешает. Поглядим, что скажет обо всем этом консул.

— Консул, — повторил маленький человек. — Что скажет консул?

Холодные желтые звезды тускло поблескивали на низком зимнем небосводе. Стоявший у раскрытого окна Эвдамид, царь спартанский, усмехнулся: он вспомнил, как в детстве, в семилетнем возрасте, он убеждал трехлетнего братца Леотихида, что звезды — это большая-пребольшая стая светляков. «А почему они летают, летают, и не садятся?» (звучало это как «итают, итают, и не садяся») — спрашивал маленький бастард, хлопая пушистыми ресницами своих огромных зеленых гляделок. «Потому что их дом на небе», — авторитетно отвечал Эвдамид. Тогда карапуз побежал в сад и принялся гоняться за кружившими в вечернем воздухе светляками, пока, наконец, не изловил одного из них на мраморном бордюре фонтана. «Садяся! Садяся!» — победно прокричал он, принеся старшему брату свой трофей. К сожалению, пальцы мальца обошлись с жуком не слишком бережно: сколько Леотихид ни пытался заставить светляка «пагалеть», несчастное насекомое не реагировало, ибо жизнь уже покинула раздавленный панцирь. Тогда Эвдамид, уже воспитывавшийся в агеле, решил, что нужно проявить суровость, и отстегал карапуза поясом. Однако самым большим потрясением для Леотихида явилось не наказание, а осознание того факта, что он собственными руками убил звезду. Рев раскаявшегося младенца услыхал даже царь Агис, что послужило поводом для лекции о том, что спартанцы не плачут. Самому Эвдамиду тоже попало — отец не одобрял его общения с младшим сыном Тимоклеи, бастардом от этолийского стратега Алкидама. Однако воспитательная беседа со строгим царем не пропала втуне: Эвдамид не припоминал, чтобы с тех пор видел брата плачущим. Еще более важным следствием памятного вечера явилось смягчение отношения царя к маленькому Леотихиду. Не исключено, что именно в тот раз, читая нравоучение, Агис впервые поглядел на зеленоглазого малыша как на сына, почувствовал что-то, впервые допустил мысль о том, чтобы официально признать его, чего так добивалась царица Тимоклея.

Боги, как давно все это было! Нет уже в живых отца, не услышать уж его мудрого или ободряющего замечания, не почувствовать треплющей волосы сильной и надежной руки. Да и Леотихид уже совсем не тот наивный мальчуган, и ничто в целом свете не заставит его проронить и слезинки. Другое время, другие проблемы. Двадцатисемилетний царь вдруг почувствовал себя невероятно старым. Да, проблемы… Чего стоит только завтрашнее прибытие делегации Ахейского союза. Междоусобные походы времен последней войны и объявленный затем римлянами всеобщий мир «заморозили» тактическую ситуацию, образовавшуюся в результате взаимных военных действий между Спартой и Ахейским союзом. В руках лакедемонян оказалась морская база на острове Закинф, лежащем прямо напротив ахейского побережья, а морские силы Ахайи в ответ на это закрепились на острове Кифера, запирающем Лаконский залив. Обе стороны держали на этих базах крупные эскадры и перманентно мешали друг другу жить. После установления протектората римлян прямые военные действия стали невозможны, но взаимные морские грабежи, нарушения таможенного права и демонстративные рейды вдоль берегов были явлением постоянным. Стоит ли говорить, что подобное положение вещей серьезно мешало свободной торговле, вызывало раздражение патронов-римлян и являлось причиной постоянной головной боли для обеих сторон. Одним словом, необходимость урегулировать этот надоевший всем пережиток былой войны назрела давно, и предварительные переговоры подтвердили готовность сторон к компромиссу. И вот завтра многочисленнейшая из когда-либо посещавших Спарту иноземных делегаций приезжает для окончательного урегулирования спорных вопросов и подписания договора. Казалось бы, событие весьма позитивное, но представлялось таковым оно только на первый взгляд. Как и любое мало-мальски крупное политическое мероприятие, будущие переговоры стали опорной точкой интриг и тайных происков. Эвдамид сидел на троне не первый год, и, хотя и не стал мастером закулисных политических игр, четко уяснил, что помимо объявленных интересов, на переговорах будут присутствовать и негласные. Которые зачастую куда как более весомы, чем явные.

Осведомителям спартанского царя удалось выяснить главную тайную цель начинающихся завтра переговоров. Две недели назад в Сикионе, главном городе Ахайи, состоялось секретное совещание иерархов союза, на котором присутствовал и Фульвий Нобилиор, бывший консул Республики, человек, представлявший в Греции волю великого Рима. Консул пообещал ахейцам, что употребит все свое влияние, чтобы склонить Спарту к вступлению в Ахейский союз. Идея эта пестовалась римлянами и македонцами уже очень давно, и только благодаря активному сопротивлению спартанцев Лакедемон до сих пор сохранял обособленное положение среди других пелопоннесских полисов. Роль миротворцев и покровителей Греции, которую взяли на себя римляне, мешала им угрожать Спарте военной силой, однако политических попыток обуздать непокорный город воинов, загнать его в общие рамки ахейских законов и положений квириты не прекращали. И ныне, похоже, будет предпринята самая решительная из подобных попыток. Хватит ли сил противостоять этому натиску? Даже отец, искренне приветствовавший римлян как избавителей от варваров и внутреннего эллинского хаоса, был против того, чтобы древняя Спарта стала лишь одним из городов Ахейского союза. Еще бы, ведь при подобном раскладе лакедемонские цари теряли почти всякую власть, потому что военные силы городов союза подчинялись непосредственно верховному стратегу ахейцев.

Эвдамиду не улыбалось войти в историю царем, принявшим ярмо ахейцев на гордую дорийскую шею. Однако сейчас молодой царь был совсем не уверен, что ему удастся достаточно дипломатично, не рассорившись с римлянами, сохранить за городом прежнее особое положение. Слишком многие силы внутри самой Спарты, и в первую очередь партия проримски настроенного эфора Анталкида, всеми силами содействовали планам римлян.

За спиной тихо скрипнула открывшаяся дверь, вызвав холодную струю хлынувшего из открытого окна сквозняка. Эвдамид обернулся.

— Мать!

— Это я, сын. Не спишь, все думаешь?

Тимоклея была одета в белый шерстяной пеплос с наброшенным на голову капюшоном. Даже в этом капюшоне она едва доставала старшему сыну до плеча. Когда-то эфоры даже наложили штраф на молодого царя Агиса за то, что он женился на женщине столь маленького роста, которая «будет рожать не царей, а царьков». Время развеяло эти опасения: Эвдамид был среднего роста, а Леотихид, пошедший в рослого отца, перегнал брата почти на голову. Прошедшие годы почти не сказались на облике царицы, лишь несколько округлив ее фигуру, да украсив морщинками ее по-прежнему привлекательное лицо.

— Да, матушка, не спится, — Эвдамид снова отвернулся к окну.

— Заботы государства? — Теплая материнская ладонь опустилась на мощное предплечье царя. — Расскажи, сын, что тревожит тебя.

Спартанская царица, прожившая три десятилетия с Агисом, которому даже враги не отказывали в недюжинном уме, была женщиной мудрой и дальновидной. Эвдамид зачастую делился с ней проблемами, которые ставила перед ним государственная деятельность, и ее советы, как правило, давали наилучшее решение вопроса. Вот и сейчас молодой царь без опаски рассказал матери о донесении сикионских шпионов и о раздумьях, которые терзали его по этому поводу.

— Клянусь великой Воительницей, положение действительно очень серьезное, сын, — высокий лоб царицы пересекла вертикальная морщинка. — И опасное в первую очередь для тебя, носящего царскую власть.

— Да, — со смешком отвечал Эвдамид, — временами я жалею, что несу эту ношу один. Так и подмывает порой позволить Эврипонтидам вернуть в город Павсания. Не сомневаюсь, что старый дурень немедленно взял бы на себя большую часть шишек, которые сыплются сейчас на меня.

— Не говори так, — в голосе Тимоклеи прозвучало мягкое осуждение. — Павсаний — страшный человек, и если он, не допусти этого боги, вернется в Спарту, то создаст для нас, дома Агиадов, настоящие проблемы, по сравнению с которыми волнующие тебя теперь покажутся сущей чепухой. Ты ни в коем случае не должен позволять молодому Эврипонтиду мутить народ и пытаться отменить постановление синедриона герусии.

— Хм, не очень-то он нуждается в моем разрешении, — проворчал царь. — Видела бы ты, мать, как уверенно и нагло он ведет себя в народном собрании, как выступает в суде….