Осьминог - Анаит Суреновна Григорян

тому же расстроенным. Думаю, тебе бы не помешало взять отпуск и немного развеяться.

Он предложил сахарницу Куроде, но тот отрицательно покачал головой.

– Отлично, тогда я добавлю себе еще.

– Вам бы стоило быть поосторожнее со сладким, Синадзугава-сан[280], – улыбнулся Курода.

– В моем возрасте я имею право потакать своим слабостям, Кидзё-кун, пора тебе уже с этим смириться.

Курода склонил набок голову, потом задумчиво взял двумя пальцами кусочек сахара, сунул в рот и раскусил. Во рту стало приторно-сладко. Немаленький же он сделал крюк, заехав в эти дни в Токио, когда следующая клиентка должна была ожидать его на Химакадзиме. Но Синадзугава-сан давно просил его привезти кое-какие материалы из музея Токугава[281], у него было в запасе целых четыре дня, и к тому же они давно не виделись, так что Курода уже начал скучать по своему вечно чем-нибудь недовольному другу. Он взял еще один кусочек сахара.

– Прошу прощения, – Синадзугава-сан обернулся, обращаясь к молоденькой официантке (та приветливо ему улыбнулась – он был здесь завсегдатаем). – Будьте любезны, два парфе, шоколадное для меня и клубничное для моего друга, и двойную порцию сливок к каждому, пожалуйста.

– Конечно, господин Синадзугава. Что-нибудь еще?

– Нет, пока это все.

– Касикомаримасита[282].

Официантка упорхнула передавать заказ. Курода подумал, что, несмотря на свой возраст, господин Синадзугава все еще, кажется, нравится женщинам, но по какой-то причине он одинок.

– Вы не меняетесь, Синадзугава-сан.

– С чего бы это мне менять свои привычки? – Удивился писатель.

– Действительно. Как ваша работа?

– О, она тоже не меняет своих привычек. – Он вздохнул. – Людям хочется сказок и выдумок наподобие тех, что ты сочиняешь на досуге, а реалистическая литература переживает не лучшие времена. Не понимаю, как вообще люди когда-то могли читать серьезных авторов.

– Но это не совсем так, Синадзугава-сан, – поспешил успокоить его Курода. – Например, сегодня утром в синкансэне я видел девушку, увлеченно читавшую «Мелкий снег»[283].

– Гм, – неопределенно отозвался писатель. – Хотел бы я знать, что в этом романе понятно молодой девушке. Не больше, чем современным русским в «Анне Карениной», я полагаю.

В этот момент официантка поставила перед ними два больших парфе, и он просиял.

Курода почувствовал облегчение: меньше всего ему хотелось разговаривать о литературе с другом, перечитавшим, кажется, все европейские романы в японских и французских переводах. Все годы, что он знал господина Синадзугаву, тот безуспешно пытался доказать издательствам и собственным читателям, что он серьезный автор, но издательства и читатели слышать ничего об этом не желали и требовали рассказов про призраков и таинственные убийства. «Неизвестно еще, кто из них первый начал», – говорил по этому поводу господин Синадзугава, имея в виду, что, будь издательства посговорчивее, читатели бы, вполне возможно, оценили его «серьезную» прозу по достоинству, но те, видимо, считали реализм и философию частными владениями классиков.

– Вообще-то, Синадзугава-сан, вы сами виноваты. – Заметил Курода.

– Мм? – Шоколадное парфе, похоже, несколько примирило господина Синадзугаву с положением дел в современной литературе.

– Не стоило называть свое первое произведение «Тоси дэнсэцу»[284].

– Тебе прекрасно известно, что это была шутка, – проворчал писатель, – пародия на все эти мистические романы, которые лежат в каждом книжном на лучших местах, так что даже если ты пришел за поваренной книгой, то в конце концов уйдешь с двумя-тремя увесистыми томами очередных возмутительных бестселлеров.

– Возмутительных бестселлеров? – Улыбнулся Курода.

– Вот именно. Такое ощущение, будто современным писателям больше заняться нечем, кроме как пугать детей историями про Кутисакэ-онну или хитори-какурэнбо[285].

– У вас ведь нет детей, Синадзугава-сан.

– Если бы у меня были дети, я бы запретил им читать все это, – отрезал господин Синадзугава и отправил в рот очередную ложку десерта.

За окном кафе лил дождь и спешили по своим делам люди с зонтами, но внутри было тихо, словно этого местечка не касалась суета внешнего мира. Хозяин решил оформить свое заведение во французском стиле и назвал его Au Pont Rouge – «У красного моста», хотя никакого моста поблизости не было, к тому же мало кто из посетителей (за исключением господина Синадзугавы, разумеется) смог бы прочитать это название без ошибок. Впрочем, в обычное время сюда мало кто заходил: вокруг было множество более дешевых кафе и ресторанчиков быстрого питания, где можно было перекусить в обеденный перерыв, так что Au Pont Rouge пользовался успехом у эстетов, предпочитавших неторопливую беседу беспокойной погоне за рабочим временем. В холодные дни, такие, как этот, в глубине зала уютно потрескивал настоящий камин (на табличке, стоявшей на нем среди заботливо протертых от пыли европейских безделушек, было написано, что камин привезен из Франции в начале 1900-х годов). Господин Синадзугава был хорошо знаком с хозяином и даже сделал его прототипом одного из персонажей в своих книгах, которые, к его досаде, ежегодно пополняли списки «возмутительных бестселлеров» токийских книжных магазинов.

– У тебя что-то случилось, Кидзё-кун? – Наконец поинтересовался Синадзугава-сан и прежде, чем Курода открыл рот и начал что-нибудь говорить, предостерегающе поднял вверх длинную ложку для парфе. – Только давай без этого твоего вранья, я сегодня с утра уже читал новости в газетах.

– Просто работа, господин Синадзугава. – Курода сам удивился тому, как сухо это прозвучало.

– Вот как… – Писатель, похоже, пропустил его бестактность мимо ушей. – Ты надолго в Токио?

– Нет, через четыре дня я должен ехать на Химакадзиму.

– Аа, это маленький рыбацкий остров в префектуре Айти, насколько я помню, неподалеку от Минамитита?

– Вы там бывали, Синадзугава-сан? – Удивился Курода.

– Всего один раз, – махнул рукой писатель. – У меня были кое-какие дела в Нагоя, и устроители тамошнего мероприятия не придумали ничего лучше, как в свободное время отправиться на Химакадзиму. В тот день тоже была очень холодная и дождливая погода, – он поежился, как будто ощутив порыв осеннего ветра, – так что острова я, по правде, и не увидел, и мы весь вечер просидели в ресторанчике неподалеку от Западного порта. Раз уж ты туда направляешься, должен сказать тебе, что это замечательное место, хотя там не подают десертов. Впрочем, у них прекрасный латте.

– Соо нан дэс нэ…

– Можно заказать с разными посыпками, – с энтузиазмом добавил господин Синадзугава.

– Думаю, я последую вашему совету, сэнсэй[286]. – Курода заставил себя улыбнуться.

Писатель немного помолчал, откинувшись в мягком кресле и внимательно глядя на своего собеседника из-под полуприкрытых век.

– Раз уж ты у нас так надолго, можно вместе сходить куда-нибудь, если, конечно, у тебя не найдется более подходящих собеседников, чем зануда вроде меня.

– Я был уверен, что вы очень заняты, – искренне удивился Курода.

– Не беспокойся, для тебя я всегда найду время.

Несколько дней в Токио – что может быть лучше? Можно будет прогуляться по шумной Акихабаре: Курода любил ее суету, маленькие и большие магазины со всякой всячиной и многочисленные кофейни – в некоторых из-за большого потока клиентов нужно было платить вперед; или съездить на Гиндзу и пройтись мимо витрин дорогих магазинов, больше похожих на музейную выставку, а можно поехать к статуе Хатико на станции Сибуя, где встречаются влюбленные парочки, или отправиться в деловой район Тамати, где среди стеклянных небоскребов почти невозможно встретить приезжих, прокатиться по Радужному мосту на монорельсе, а лучше подняться на него и пройтись пешком, – господин Синадзугава, конечно, несмотря на все свои уверения, откажется составить ему компанию, особенно в такую погоду. Скорее всего, его друг вообще в последний момент найдет какой-нибудь благовидный предлог, чтобы остаться дома. Как будто в ответ на его мысли, дождь за окном зарядил еще сильнее: девушка в ярком плаще, без зонта перебегавшая дорогу, прикрыла