Клинок Гармонии (СИ) - Илья Кишин

уже был на грани смерти, почувствовал какой-то щелчок, будто сама старуха с косой сказала мне: «Еще рано, Хандзо». В тот день я всадил ему в грудь свой первый меч, который позже назвал «Сейши», что в переводе с японского означает «Жизнь и смерть». В тот день я понял, какой силой обладаю, понял, что, вообразив себя избранным — я им и стану. Я продолжил убивать, с каждым днем становясь все сильнее и сильнее, чувствуя себя все лучше и лучше. Вкус человечины уже прижился, мои вкусовые рецепторы уже привыкли к своему основному рациону, голод окончательно позабылся где-то в прошлом.

Слушая все это, я с каждой секундой все больше ужасаюсь, внимая слова стоящего напротив, не в силах даже звука проронить. Сколько же невинных жизней он унес, лишь бы насытиться? Сколько же людей он убил на сегодняшний день? Сколько родителей он оставил без детей и сколько детей оставил без родителей? Насколько же на самом деле этот монстр бесчеловечен, и почему до сих пор ходит с нами по одной земле, почему дышит с нами, простыми людьми, одним воздухом? Ханздо не заслуживает никакой пощады, если до этого я хотел прикончить его из личных мотивов, теперь я убью его ради всего человечества, чтобы неупокоенные души его жертв, сжигаемые в пламени собственной ненависти, смогли отправиться туда, где их уже давно ждут — в место на небесах, где таким тварям, как он, не место. Я не могу проиграть, иначе Хандзо выберется на свободу и продолжит свой путь каннибала.

— Я начал убивать ради забавы, стоило мне перестать чувствовать крупицы энергии в этих людях, но не перестал их жадно поедать. По Трущобам разлетелись слухи о монстре-людоеде, и король направил туда гвардию, потому мне нельзя было больше там оставаться. Я покинул родную слякоть в поисках наживы где-нибудь в другом месте, но пришлось устроить небольшую голодовку — убивать не более раза в неделю. Я начал совершенствоваться во владении своим искусством, научился телепортации и полному контролю потока энергии в своем теле для залечивания ран. Стал мастером меча, оттачивая свой стиль на манекенах и людях, но такая жизнь мне была совсем не по душе. Обретя свободу, навсегда позабыв о голоде, я потерял тот путеводный огонек, который всегда вел меня вперед, я потерял цель в жизни и все больше становился похож на бездушную куклу, созданную Богом лишь для кары человечества за его грехи. Однажды я познакомился со Стивеном Колденом, который по случайности выжил, споткнувшись о камень прямо во время моего взмаха мечом. Этот трусливый, но хитрый и харизматичный старик смог убедить меня примкнуть к его шайке, стоило мне заикнуться о том, что через несколько секунд его жирные скулы окажутся в моей пасти. Он предложил мне сделку, по условиям которой я буду получать в качестве пропитания его «неизлечимых пациентов», а взамен буду выполнять все его прихоти. Я согласился только потому, что мне уже наскучило убивать всех этих жалких и беспомощных слабаков, не способных постоять за себя. Колден исправно и стабильно «кормил» меня, то ли дело подсыпая аппетитных жертв, но все они были как конфетка на завтрак — вкусно, но мало. Мне нужен был философ, способный увести меня с пути насилия и дать цель в жизни, тогда доктор познакомил меня с Сальвадором — таким же отмороженным психопатом, как я, который днями напролет рисовал у себя в мастерской картины, используя в качестве краски кровь, гной, сопли и все остальное, что можно выжать, измолов ступой человеческое тело.

Какого черта, что еще за Сальвадор? Я думал на свете больше не сыскать человека, который мог быть хуже Хандзо. На их фоне король выглядит совсем душкой, по крайней мере он не пускает людей в расход на краски для картин, или я еще чего-то не знаю?

— Ты спросишь, чем же помог мне этот старик, — без остановки повествовал Ханздо, — да ничем. Он все твердил об искусстве, о безграничной фантазии человека, способной создавать новые миры из ничего. Во мне он увидел своего потенциального подмастерье, который будет хвостиком бегать за ним и просить побольше рассказать о том, как правильно наносить мазки на холст, но я с самого начала не был в этом заинтересован. Этот старпер должен был объяснить мне о сути бытия, но твердил лишь о своем, забывшись в мирке собственных фантазий. Он должен был дать мне цель в жизни, однако с треском провалился с самого начала, но потом я встретил тебя, Ашидо.

— Меня? — удивился я.

— Ты, вероятно, не помнишь, но, когда тебя только привели в клинику, я уже успел запомнить твое лицо. Колден всегда посвящал меня в подробности жизни каждого, кто мог бы стать моей едой, тебя он тоже не обошел стороной. Ты знаешь, с какой проблемой к нам обратились твои родители?

— Да, они говорили, что у меня какая-то болезнь глаз, — ответил я, хоть и сам понимал, что это было слишком наивно.

— Как опрометчиво ты пропустил правду мимо себя, — усмехнулся Хандзо.

— Расскажи мне, я хочу знать правду.

Это была просьба, я не мог приказать ему рассказывать, иначе пришлось бы подставить лезвие к горлу в надежде услышать хоть что-то.

— А волшебное слово? — гаркнул он.

— П-пожалуйста, — я еле сдерживался, стараясь не грубить ему в этот момент.

— Раз уж просишь — я расскажу. Когда тебе было одиннадцать полных лет, а я работал со Стивеном уже больше года, к нам пришла семья Такаги, размахивая руками и твердя, что дали жизнь монстру. Меня заинтересовало, что же в этом маленьком мальчике такого, что собственные родители посмели так обозвать свое чадо. Вместе со своим заявлением на твою изоляцию в лаборатории, они принесли дискету с видеозаписью, которая поразила даже меня.

— Что было на видео? — с нетерпением ждал я ответа на долгожданный вопрос.

— Твой отец, Джиро Такаги, накачал тебя сильнейшим снотворным и обезболивающим, а затем собственными руками, используя нож, вытаскивал твои красные глаза из глазниц по кусочкам, будто ложкой выскребая киви из кожуры. Всю эту кашу он сложил в банку и плотно ее закрутил, а наутро банка оказалась пустой, будто все то, что произошло ночью — лишь страшный сон. Ты тогда, как обычно, вышел навстречу родителям и пожелал доброго утра. Ашидо, ты, наверное, помнишь их взгляд в тот день, как они на тебя смотрели?

— Я… помню, — этот момент в памяти вскрылся с подробностями ужасающей картины, — в то утро я, как обычно, поздоровался с мамой и папой,