Жена Моцарта (СИ) - Лабрус Елена

Она обожгла меня взглядом. Ух! У меня аж волосы встали дыбом по всему телу от этого её злобного зырканья. И не только волосы — столько страсти она в него вложила. Но желание поделиться было в ней явно сильнее желания со мной пререкаться — и она сдалась.

— Я была в бабушкиной квартире. И разговаривала с Шуваловым. Он теперь владелец её квадратных метров в центре.

Я едва сдержался, чтобы не присвистнуть.

 — И?..

— И смотри, что нашла.

Она с торжественным видом положила на стол фотографию.

Я усиленно всматривался в лица двух девочек лет шестнадцати и маленького мальчика в матросском костюмчике на руках одной из них и… ничего не понимал.

Перевернул фото.

— Рина, Тата и Андрюша (Верочкин), — прочитал я вслух надпись. Но она тоже для меня ничего не прояснила.

— Это граф Шувалов, его старшая сестра Тата и моя бабушка Рина, — ёрзала моя бандитка на стуле.

Теперь я всмотрелся лучше. И, кажется, точно знал, кто из них Рина, потому что моя княгиня Мелецкая-Глебова-Стешнева была так на неё похожа. Длинной шейкой, овалом лица, посадкой головы, хрупкостью сложения и, конечно, эти взглядом, прямым, цепким, пробирающим.   

— А кто такая Верочка? — снова перевернул я фото.

— Не знаю, — отмахнулась Женька, только что не подпрыгивая от нетерпения.

— Ну, рассказывай, — вернул я фото и накрыл ладонью её руку, потянувшись через стол. О том, что все они были знакомы: её бабушка, Шуваловы, князь Романов, Вальд, Нагайский, а Нагайский с Шуваловым даже вместе работали в партийном аппарате ЦК, я знал. Но уверен, моя юная следопытша совсем не это хотела мне рассказать.

— Уф! — выдохнул я, когда она закончила рассказ о своей бабушке, Тате и Вальде. Откинулся к спинке. Почесал бритый затылок. — Вот это да!

Я был искренне поражён историей. Историей любви, дружбы, коварства.

— А мама говорила, что у графа, возможно, тоже были к моей бабуле какие-то нежные чувства, она так едко всегда над ним шутила.

От кого в моей девочке её язвительность, я теперь знал точно.

— Это вряд ли, — уверенно покачал я головой. — Он играет за другую команду.

— В каком смысле? — отклонилась она, расправляя на коленях салфетку.

Нам принесли ужин.

— В том самом смысле, — развёл я руками. — Именно поэтому у него не было ни жены, ни детей. Он даже для отвода глаз не соизволил жениться.

— Ты хочешь сказать, что он… — она проводила глазами официанта и понизила голос, — гей?

— Самый наиголубейший.

— Так может он это и скрывает? И боится, что моя бабушка могла догадаться, написать это в письме кому-нибудь, опорочить его репутацию, с кем-нибудь поделиться. Потому и роется в её бумагах.

Я скептически скривился.

— А сейчас этим можно кого-то шокировать или удивить? Сейчас нет никакого смысла это даже скрывать. А уж тем более искать подтверждения того, догадалась ли она уже тогда или нет.

— Ты прав, — уверенно кивнула Женька и с таким аппетитом взялась за еду, что я невольно сглотнул.

Как же я любил её вот за эту непосредственность и искренность: если она была голодна, то ела, а не жеманно жевала листик салата. Если хотела секса, то не ломалась и цену себе не набивала: да — да, нет — нет.

Любить так любить, летать так летать, стрелять так стрелять…

 — Что бы граф Шувалов ни искал среди спрятанных в музее вещей, — вывела она меня из задумчивости. — Я, кажется, знаю, где оно.

— Где? — удивился я.

— Ты вообще меня слушал? — недовольно покачала она головой. Промокнула губы салфеткой и взяла стакан с водой.

— Да, — уверенно кивнул я.

— А про двойное дно в коробке слышал? — она сделала глоток и отставила стакан.

— Я слышал все до единого слова, малыш.

— Так диафильмы лежат в такой же жестяной коробке!

— Семён Семёныч! — развёл я руками. — Если бы мне ещё кто-нибудь об этом сказал! Я же в глаза её не видел, ту коробку. Вы все твердите только про плёнки.

— Ешь и поехали! Она у меня в комнате, — властно махнула рукой Женька.

М-да, вечер определённо переставал быть томным.

Ну что за люди, эта современная деловая молодёжь, покачал я головой, никакого романтизьму. Так и тянуло поворчать: вот раньше бывало…  

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я хотел тебя ещё кое с кем познакомить, — посмотрел я на часы. — Он будет с минуты на минуту.

— Меня?! — она посмотрела на меня недоверчиво.

— Тебя одну, душа моя. И рассказать одну тайну, о которой никто не знает.

— Хочешь купить меня своими секретами? — прищурилась она.

— Да, — покаянно повесил я голову, глядя на неё исподлобья. — Чего только не сделаешь ради секса.

Она укоризненно покачала головой. И мы, конечно, могли бы продолжать бесконечно, но тот, кого я ждал, как раз вошёл в сопровождении администратора.

— Бук! — поднялся я навстречу.

Он бросил под ноги пакет, с которым пришёл, крепко обнял, похлопал меня по спине.

— Жень, это Станислав Зуевский, — представил я. — Моя жена, Евгения.

Он скользнул по мне непонимающим взглядом и склонился старомодно поцеловать ей руку.

— Вы же владелец лесоперерабатывающего завода, который, к сожалению, сгорел вместе с нашими серверами? — Женька заставила его бросить на меня ещё один тревожный взгляд.

— Ну, можно и так сказать, — натянуто улыбнулся он.

— Жена у меня одна, чтобы там ни говорили в прессе, — пригласил я его присесть.  Третий стул уже принёс официант. И пока тот расставлял ещё комплект посуды, я добавил: — И ты можешь говорить при ней всё, что хотел сказать мне.

— Да что я могу тебе сказать, Моцарт? — выдохнул он, приземлившись на жёсткое сиденье. — Спасибо! Нет, большое тебе человеческое спасибо. Искреннее. Сердечное, — приложил он руку к груди.

Я видел, как Женькины брови взлетели вверх. 

«Ты во мне сомневалась, душа моя?» — говорил мой взгляд. Но она смотрела не на меня — на Бука. А Бук… Бук не скупился восхищаться моей гениальностью.

— Я бы сам хер так прибыльно избавился от этого завода. Я бы вообще, наверное, хер от него избавился. Так бы и тащил как чемодан без ручки. А он уже был мне вот здесь, вся эта вагонка, блокхауз, брекетированная стружка, — бил он себя ребром ладони по кадыку. Подливал из запотевшего графинчика саке и цеплял палочками покрытые ломтиками лоснящейся сёмги суши.

На его счастье, при океанариуме был отличный ресторан, одним из профилей которого была японская кухня.

Да, «буккаке» было не единственным японским словом в лексиконе Бука, и не единственным пристрастием. Он любил и японскую водку, и японскую кухню. Собирался уехать в Японию всерьёз и надолго. И теперь, как никогда, у него была такая возможность.

— Без тебя я, бы, конечно, не догадался застраховать завод на такую баснословную сумму. Так что за тебя, Серёга! Кампай!

— Кампай! — поднял я бокал с очередной порцией безалкогольного шампанского. Хотя рот невольно наполнялся слюной, глядя как стекают капли по графину холодного саке. Но я не мог оставить один на один с этой сладкой водой с газиками мою девочку. — Только не говори, что ты… — покосился я на пакет у ног Зуевского.

— А чего тянуть? — удивился он. — Всё как договаривались. Твоя половина. В евро.

Я привычно посчитал в уме: в миллионе — две тысячи купюр номиналом «пятьсот евро». Их общий вес — два килограмма двести сорок граммов.

Заглянул в пакет — так и есть: в нём ровными пачками по сто штук лежало два с небольшим кило европейских денег. Правда, мои специалисты определили стоимость завода максимум в семьдесят пять миллионов рублей. Но кто мешал Буку застраховать его на двести миллионов? Его дело какие страховые выплаты платить. И о, чудо, они оправдались!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Как ты догадался, что завод сгорит? — спросила моя девочка по дороге домой.

— Дай-ка подумать, — улыбнулся я. — Может методом дедукции? Хотя дендро-фекальному принципу конструирования меня научили ещё в пионерские времена. Тогда мы всё строили из говна и палок. А что ещё может наверняка уничтожить склады, полные сухой древесины, если не огонь?