Детский мир (сборник) - Людмила Петрушевская

А потом их дети выросли и разъехались, остался только младший сын, мой дядя Валерий. Тогда дедушка Вася, бабушка Аня и Валерий получили комнату в новой квартире в новом районе. Квартира эта была тоже коммунальная – но маленькая, двухкомнатная.

А мы с мамой и папой переехали в их комнату. В квартиру, где прошло детство моей мамы.

Это была очень интересная квартира.

Хоть она была и полуподвальная, в нашу комнату по вечерам часа на два заглядывало солнце. И вообще она была гораздо веселее бабушкиной.

Те квартиры, которые были над нами, назывались «барскими». А наши – которые были в полуподвалах по всему дому – никак не назывались. Кстати говоря, они были точно такие же, как «барские», – а как же иначе, если они были точно под ними. С одной разницей – у нас не было выхода на парадную лестницу. Ход к нам был через кухню, которая выходила на черный ход.

Ну, и самая главная разница – в «барской» огромной отдельной квартире жила одна семья, а в наших коммуналках – сколько комнат, столько и семей. Шесть, семь или восемь. Потому что наши квартиры были для прислуги. В общем, так оно и было: там жили шоферы, электрики, водопроводчики, охранники и их дети.

Меня уже лет пятьдесят спрашивают:

– Дениска, Денис, Денис Викторович! А про кашу из окна – это правда?

Неправда.

Да, я терпеть не мог манную кашу. Но из окна я ее не выливал. Но не потому, что я был такой воспитанный или нерешительный. Я не сделал это по техническим причинам. Я же говорю – мы жили в полуподвале. Окно было высоко-высоко. Примерно на высоте роста взрослого человека. Подоконник был на уровне асфальта. Я не говорю «на уровне тротуара», потому что окно выходило во двор. Но все равно иногда видны были чьи-то ботинки, идущие мимо. Так что если бы мне и пришла в голову мысль выплеснуть кашу в окно, мне надо было бы встать на стул, забраться на подоконник – и я бы, конечно, обляпался сам.

В рассказе «Тайное становится явным» милиционер говорит Денискиной маме:

– Государство предоставляет вам новое жилье со всеми удобствами и, между прочим, с мусоропроводом!

На самом деле никакого мусоропровода у нас не было.

Наверное, в этом рассказе была мечта моего папы о нормальной квартире.

Кстати говоря, квартира уже строилась.

Мы летом 1961 года переехали в новый дом, в кооператив артистов Большого театра и Мосэстрады. Квартира была на одиннадцатом этаже. Так что и тут с кашей не получается – если бы я ее выплеснул в окно, она бы развеялась на мелкие брызги, ее отнесло бы далеко, и пострадавший дяденька все равно бы не догадался, откуда она прилетела.

Когда мы жили с бабушкой, я не гулял во дворе. Потому что это был на самом деле не двор, а такой как будто внутренний переулок, по которому часто ездили грузовики. И там не было ни газона, ни скамеечек, ни песочницы.

Гулять меня водили на Чистые Пруды – так назывался бульвар, хотя пруд был всего один – зато очень большой, с лебедями. Широкие аллеи, скамейки, деревья – там хорошо было играть или просто бегать.

На Чистопрудном бульваре происходит действие рассказа «Шляпа гроссмейстера» – когда Дениска выуживает из воды шляпу незнакомого дяденьки. Конечно, на самом деле ничего этого не было. Тем более что меня на Чистые пруды одного не отпускали. Считалось, что я был еще маленький, а там надо было переходить улицу и вдобавок – трамвайные пути.

А зато на новой квартире, на улице Грановского был не двор, а просто сказка.

Сейчас расскажу почему.

Дом состоял из трех корпусов. Два выходили на улицу, между ними был красивый чугунный забор. Ажурные ворота и калитка. Рядом с калиткой – будка охраны. Всех жильцов охранники знали в лицо и только кивали: «Здравствуйте… Здравствуйте».

За забором был сад с фонтаном и скамеечками. За садом был еще один, самый большой корпус – его парадные подъезды выходили в сад. Весь дом сзади был окружен высокой кирпичной стеной. Между этой стеной и домами был широкий и довольно длинный полукруглый проулок, туда выходили двери черных лестниц.

Когда Дениска в рассказе «Пожар во флигеле, или Подвиг во льдах» говорит: «А мы идем с Мишкой мимо черного хода» – вот про такую дверь во двор он и говорит…

Этот проулок мы называли «черка», то есть «черный ход». «Айда на черку!» – кричал кто-то, и мы все бежали туда или ехали на велосипедах. То есть там вполне можно было кататься. Было даже широкое место, где можно было развернуться на велике, чтобы ехать обратно. Потому что дальше был такой короткий туннель, с низким входом и ступеньками. То есть надо было слезать с велосипеда и тащить его по этим ступенькам. Или же развернуться и поехать обратно.

Разворачиваться было трудно. Потому что место было вовсе не такое широкое, а просто чуть шире, чем вся остальная черка. У меня с первого раза не получилось развернуться. Я слишком круто повернул руль и чуть не свалился. Уперся ногой в асфальт. «Ну и ладно, – подумал я. – Буду слезать и переставлять велик».

– Трус! – закричали старшие мальчишки, когда увидели, что я слез с велика и переставил его, чтобы ехать обратно.

– Почему? – спросил я.

– Если не трус, то развернись, как мы! – И показали, как это делается.

– А почему это я должен, как вы?

– А потому что если не развернешься, мы будем считать, что ты – трус.

Я подумал и сказал, нарочно со взрослым выражением:

– Ну и считайте, ну и пожалуйста! Мало ли что у людей на уме! Мало ли кто кого кем считает!

Мне показалось, что я их обхитрил.

Но они сказали:

– Мы не только считать будем. Мы всем расскажем, что ты трус. Трус, трус, трус!

Я сел на велосипед и стал разворачиваться. С третьего раза получилось.

– Ну, все, поехали! – сказали они.

– Подождите, я хочу еще потренироваться, – сказал я.

– Да не надо! – сказали они. – Все нормально, ты не трус.

Но я потом все равно стал тренироваться и очень хорошо научился ездить на велосипеде. И без рук, и со стаканом воды в руке, и даже – лежа животом на седле. Про это написано в рассказе «Мотогонки по отвесной стене».

Но на велосипеде с мотором я не катался, всю эту историю мой папа сочинил.

И я не видел, как в Парке культуры на мотоцикле мчалась по отвесной стене отважная артистка. Но такая артистка была, она много лет выступала с этим опасным номером в Парке культуры имени Горького, ее видел мой папа и, наверное, был с ней знаком. Потому что с ней дружили папины знакомые писатели и артисты. Одна компания. Артистку звали Наталья Андросова, она была праправнучка императора Николая Первого; так уж вышло, что она стала артисткой на мотоцикле…

Мы с ребятами сначала катались на великах, а потом садились на скамеечки вокруг фонтана, отдохнуть и поговорить.

Разговаривали про все на свете. Но в основном про войну (какой маршал был главнее) и про девчонок (какие они все дуры).

Про девчонок – это нормальный разговор, а про маршалов – это было, наверное, только в нашем дворе. Потому что у нас в доме жило самое маленькое шесть маршалов. А может, и больше.

Когда мы только приехали в этот дом и я в первый раз вышел во двор, ко мне подошел какой-то мальчик. Мы познакомились, и он спросил:

– А у тебя дедушка кто?

– Шофер, – сказал я.

– А у меня маршал, – сказал он.

Я подумал – почему он спросил про дедушку? Ведь ребята всегда хвастаются папами. Потом я понял. Потому что папа у него, наверное, был обыкновенный. Инженер или врач, а если военный, то – вполне возможно – майор или подполковник, всего-навсего. А мой папа тогда еще не был писателем, а был артистом эстрады.

Вот, например, сказал бы он про своего папу: «Мой папа инженер».

А я бы сказал: «А мой папа артист!»

Вот это да! То есть мой папа оказался бы главнее. Поэтому он решил бить без промаха – дедушкой-маршалом. Один-ноль.

Я несколько раз приходил в гости к моим дворовым товарищам, которые были внуками маршалов.

Там были бескрайние квартиры со стеклянными дверями. С мраморными каминами и малиновыми коврами, на которых хватало места для игрушечной железной дороги. В углу стояли большие часы с маятником и гирями.

– А гири золотые? – спросил я один раз.

– А ты как думал! – ответил мой приятель.

Я сразу понял, что гири в крайнем случае позолоченные.

Но странное дело, я совсем не завидовал ребятам, которые жили на верхних этажах нашего дома.

Смешно сказать, один раз они мне позавидовали.

Папа купил машину, голубую «Волгу» самого первого выпуска, со звездой на радиаторе и оленем на капоте.

Все маршальско-министерские внуки собрались вокруг и цокали языками: «Это ваша машина? Уй-ты! Собственная? Здоровская какая!»

Их дедушек возили служебные «ЗИСы» и «ЗИМы» – это как сейчас «Роллс-Ройсы» и «Бентли». Огромные, черные, сверкающие никелем, с дополнительными желтыми фарами, которые были привинчены к переднему бамперу. Номера были в серебристой рамке. Это были особые знаки: номер в рамке и желтые фары – значит, машина «правительственная», и милиционеры на улице отдавали ей честь.