Детский мир (сборник) - Людмила Петрушевская

Их дедушек возили служебные «ЗИСы» и «ЗИМы» – это как сейчас «Роллс-Ройсы» и «Бентли». Огромные, черные, сверкающие никелем, с дополнительными желтыми фарами, которые были привинчены к переднему бамперу. Номера были в серебристой рамке. Это были особые знаки: номер в рамке и желтые фары – значит, машина «правительственная», и милиционеры на улице отдавали ей честь.

Так что легковая машина не могла удивить ребят с нашего двора. Но – собственная! «Во дает! – повторяли они. – Собственная!» Наверное, они чувствовали разницу со служебной машиной. Выгонят с работы и машину отберут, а собственная – совсем другое дело.

Машина правда была здоровская. Светло-голубая. С серыми дерматиновыми сиденьями. Отовсюду торчали бежевые пластмассовые ручки, как на радиоприемнике. Приемник тоже был, кстати. С пятью клавишами – чтобы сразу включить любимую радиостанцию. А какой спидометр! Не то что на «Победе», где-то сбоку, круглый, как будильник. Нет, на «Волге» спидометр был полупрозрачный, и стоял прямо перед глазами водителя. Колеса были с никелированными колпаками, в них отражался наш двор и я посередине компании ребят.

Папа с мамой вышли из подъезда. Папа сел за руль, мама рядом. А я устроился сзади. Там были такие мягкие поручни, приделанные к спинке переднего сиденья. Я стоял, держась за эти поручни, как яхтсмен за канаты. Машина тронулась, мы выехали со двора. Какой был прекрасный запах у новой машины – свежая краска, дерматин, резина – до сих пор помню. Запах новизны и силы. Даже номер машины помню, представьте себе – «ЭК 90–18».

Значит, мы сидели на лавочках и рассуждали о маршалах. Выходило, что всех главнее маршал Жуков. Это никому не было обидно. Тем более что маршал Жуков тоже когда-то жил в этом доме, а потом уехал. То есть «его уехали, понял?» – сказал один мальчик. Я понял.

И вот один раз мы так сидели, побросав велосипеды на землю, – и вдруг кто-то из ребят сказал:

– Уй-ты! Жуков приехал!

– Где?

– Да вон, вон! У подъезда!

Жуков был в обыкновенном пальто. Стоял и разговаривал с каким-то человеком в генеральской шинели. А может быть, и в маршальской.

Мы тут же сели на велики и стали кататься вокруг. Доезжали до него, делали разворот, отъезжали и возвращались снова. А сами смотрели на него во все глаза.

Потом он ушел. Мы снова сели на лавочку.

– А почему он в штатском? – спросил я.

– Ты что, не знаешь? – ответил мне кто-то из ребят. – Его Хрущ из армии выгнал! – и шепотом: – Хрущ его забоялся.

Однажды пришел точильщик в наше парадное. То есть оно было «черное», а не парадное, я уже говорил. Лестница без лифта, куда выходили двери кухонь маршальско-министерских квартир.

Домработницы притащили ножи. Я стоял и смотрел на искры, снопом бегущие из-под лезвия, которое звенело, касаясь вертящегося круглого камня.

Домработница тети Кати Фурцевой куда-то задевалась. Точильщик был хромой. Он попросил меня отнести ножи на четвертый этаж. Сказал цену – девять рублей. Я взбежал наверх, постучал. Открыла сама тетя Катя, в красивом домашнем платье. Она улыбнулась и дала мне десятку. Я побежал вниз и отдал деньги точильщику. Он дал мне рубль сдачи.

Я помчался назад, затарабанил в дверь и протянул тете Кате рубль:

– Вот сдача!

Она сказала:

– Ну, что ты, мальчик! Возьми рублик себе!

– Зачем? – растерянно спросил я.

– Ну… – задумалась тетя Катя. – Ну, положи в копилочку.

Именно так она сказала. И закрыла дверь.

У меня не было копилочки. Я пошел вниз, размахивая рублем. Потому что тогда бумажный рубль был размером с небольшую салфетку. Особенно по сравнению с шестилетним мальчиком, то есть со мной.

У дверей нашей квартиры я наткнулся на маму. Она спросила, откуда у меня рубль. Я рассказал. Она забрала у меня рубль, крепко схватила за руку и поволокла наверх. Она постучала, дверь открылась, мама сунула рубль тете Кате Фурцевой и сказала что-то вроде того, что мы не нуждаемся в подачках.

Тетя Катя взяла рубль и что-то сказала вроде того, что не хотела обидеть.

Мама повернулась и пошагала вниз.

Я понял, что произошло что-то очень важное. Мы этот случай никогда не вспоминали. Даже папе не рассказали. Все было ясно. И очень полезно.

За доброе дело рублик не дают и не берут.

Надо сказать, что ребята из верхних квартир никогда не называли нас обидными словами. Типа – «дворники».

А мы иногда называли их «принцами». Случалось. Например, когда наглаженный-наряженный-надушенный с бантиком на кружевной рубашечке и в круглоносых лаковых ботиночках восьмилетний внучек усаживался в дедушкин «ЗИС» в сопровождении дедушкиного адъютанта в чине майора. Он ехал в Детский театр, хотя туда пешего ходу было десять минут.

Один раз такой мальчик садился в машину – с саблей! С огромной парадной дедушкиной саблей на перевязи. А саблю сзади поддерживал опять же адъютант.

Наверное, ехал в гости и выпросил саблю.

Вот тогда мы могли присвистнуть: «При-и-инц!»

Ну или иногда в споре: «А ты откуда знаешь, принц?» Ну и все. Но они нас, повторяю, дворниками не обзывали. Мы сами знали, что мы дворники. А принцы, наверное, знали, что мы это про себя знаем.

Потом мы переехали в новую хорошую квартиру, на улицу Каретный Ряд. Там двор был совсем неинтересный. Пустой земляной квадрат, потому что дом был только что построен.

А потом там стали строить подземный гараж. То есть вообще никакого двора не стало, одна стройка.

Зато совсем рядом был сад «Эрмитаж», мы туда бегали играть.

Но вот что интересно.

В углу нашего двора стояли несколько совсем старых деревянных домов, с ужасными коммунальными квартирами. Там тоже жили мальчишки – и они нас громко обзывали «принцами» и больно били. Пока мы не стали по двое или по трое их ловить и тоже бить.

Это, конечно, неприятно. Но это было.

Я пошел в школу в 1958 году. В школу тогда брали с семи лет, а я родился в 1950-м, так что по всем правилам должен был пойти в 1957-м. Но меня не взяли, потому что я родился в декабре, и трех с половиной месяцев недотягивал.

Тогда были очень строгие правила.

А директриса школы была, наоборот, слишком добрая. Мама привела меня в школу, прямо в директорский кабинет и стала уговаривать директрису: «Возьмите его, он очень способный мальчик, он умеет читать с четырех лет», – и все такое. А я сидел на большом диване. Пока они разговаривали, я положил голову на прохладный кожаный валик и заснул.

Директриса говорит: «Куда ему в школу! Пусть еще годик побегает на воле».

Так что я мог бы начать взрослую жизнь на целый год раньше.

А потому что не надо спать! Я это на всю жизнь запомнил.

С моим другом Мишкой мы познакомились сразу, первого сентября, еще в школьном дворе. Он был очень умный, в маленьких круглых очках. Оказалось, что он живет в соседнем доме.

В рассказе «Что любит Мишка» написано, что он был ужасный обжора. Рассказ очень смешной, но все это неправда. Мишка был очень умный и совсем худой. Он и сейчас такой, кстати говоря.

Мы все ходили в школьной форме. У мальчиков она была похожа на солдатскую: серая гимнастерка с тремя латунными пуговицами, подпоясанная ремнем с медной пряжкой. Фуражка с кокардой. Серые форменные брюки. На пряжке и кокарде была большая буква «Ш» – то есть школа. В гимнастерках было жарко, но расстегивать пуговицы не разрешалось.

А девочки носили коричневые платья и черные фартуки. Коричневые ленты в косичках. Белые фартуки и большие белые банты в косичках по праздникам.

И красные звездочки – у мальчиков на гимнастерках, у девочек на платьях. А после третьего класса – пионерские значки и красные галстуки.

Школа была в старинном трехэтажном доме. Мы учились на третьем этаже. Лестница была узкая, с щербатыми ступеньками.

На переменах нам не разрешали бегать. Мы организованно гуляли в низком темноватом зале. Нас заставляли ходить по кругу, парами – мальчик с девочкой, – взявшись за руки. Со мной все время гуляла девочка Женя. Мы с ней не были знакомы – она была из другого класса, то ли из первого «А», то ли из первого «Б». А я был из первого «В».

Откуда же я узнал, что ее зовут Женя?

Потому что в первый раз учительница сказала ей: «Женя, станешь вот с ним!» То есть со мной.

Поэтому мы с этой Женей не разговаривали. Во-первых, во время прогулки вообще запрещалось болтать. Хотя, конечно, некоторые шептались. А во-вторых, Женя все время от меня отворачивалась. Наверное, я ей не нравился. Тогда я тоже стал от нее отворачиваться. Но нас все равно ставили вместе, я даже не знаю почему.

В середине круга стояла Вера Васильевна, учительница из первого класса «А». Всегда хмурая, в темно-синем пиджачном костюме и тупоносых ботинках. Если кто-то нарушал дисциплину (например, нарочно прихрамывал, как старик, или громко болтал, или делал подножку соседу) – Вера Васильевна бросалась к нему, выхватывала его из круга и ставила с собою рядом.