Есенин. Путь и беспутье - Алла Марченко

Словом, Сергей Есенин почти не кривил душой, когда писал в автобиографии 1925 года: «В годы революции был всецело на стороне Октября, но принимал все по-своему, с крестьянским уклоном». А вот другое его заявление (1923 год), «Вместе с Советской властью покинул Петроград», не отвечает действительности. Вместе с Советской властью покинула полублокадный Петроград Зинаида Николаевна. Еще зимой, в январе, она была вынуждена снова пойти работать. Несмотря на то что «Дело народа» продолжало выходить и гонорар Есенину платили исправно и по высшей ставке, дороговизна была такая, что денег стало не хватать на самый скромный прожиток. Прежняя должность девицы З. Н. Райх в «Деле народа» была занята, но Иванов-Разумник жену Есенина все-таки устроил секретарем к А. Д. Цурюпе, назначенному Лениным наркомом по продовольствию. Муж на этот раз не возражал, но вряд ли возвращение беременной жены на службу ему понравилось. Уже по одному тому не могло нравиться, что выставляло его в глазах Зинаидиных коллег несолидным человеком, который не в состоянии обеспечить семью.

Короче: Есенин опять чувствовал и себя, и свою жизнь семейную «разлаженной». Татьяна Сергеевна, со слов матери, утверждала, что первопричиной разлада была дикая и совершенно беспочвенная ревность отца: «Она пришла с работы. В комнате, где он обычно работал за обеденным столом, был полный разгром: на полу валялись раскрытые чемоданы, вещи смяты, раскиданы, повсюду листы исписанной бумаги. Топилась печь, он сидел перед нею на корточках и не сразу обернулся – продолжал засовывать в топку скомканные листы. Она успела разглядеть, что он сжигает рукопись своей пьесы. Но вот он поднялся ей навстречу. Чужое лицо – такого она еще не видела. На нее посыпались ужасные, оскорбительные слова – она не знала, что он способен их произносить. Она упала на пол – не в обморок, просто упала и разрыдалась. Он не подошел. Когда поднялась, он, держа в руках какую-то коробочку, крикнул: “Подарки от любовников принимаешь?!” Швырнул коробочку на стол. Она доплелась до стола, опустилась на стул и впала в оцепенение – не могла ни говорить, ни двигаться. Отправив в печку последние листы рукописи, он устроился за тем же столом и стал что-то писать. Не поднимая глаз, сказал:

– Я пишу письмо своей жене и ребенку.

Мелькнуло – нарочно пугает. Мама не знала еще о существовании Анны Романовны Изрядновой… Наконец она пришла в себя. Больше того, она сумела забыть о себе. О своей обиде.

– Я не могла видеть его в таком состоянии, чувствовала, что должна его успокоить. Но как к нему подступиться?

Рассмотрела лежавшую на столе коробочку, и сразу стало ясно, откуда она взялась: он обнаружил ее в одном из чемоданов, когда искал куски своей рукописи. Сказала ему тихо и осторожно:

– Сережа, прошу тебя, взгляни на эту коробочку. Посмотри, здесь написано: Вологда. Где мы с тобой венчались? В Вологде. Где покупали обручальные кольца? В Вологде. Эта коробочка от одного из наших обручальных колец.

Они помирились в тот же вечер. Но они перешагнули какую-то грань, и восстановить прежнюю идиллию было уже невозможно. В их бытность в Петрограде крупных ссор больше не было. Но он, осерчав на что-то, уже мог ее оскорбить…»

Есенин и впрямь был ревнив. Анна Романовна Изряднова вспоминала, что Сергей не разрешал ей разговаривать даже с женщинами. А ведь в отношениях с Анной Изрядновой оснований для ревности не было, а тут были. Жених, которому Зинаида Николаевна «изменила», встретив Есенина, продолжал существовать. Как свидетельствует дочь поэта, в 1920 году, после разрыва с Есениным и еще до встречи с Мейерхольдом, ее мать вполне серьезно собиралась за кого-то замуж: «На брак с Мейерхольдом ее толкнула не безысходность… Где-то в конце 1920 года З. Н. согласилась выйти замуж за человека, который ее давно любил, знакомство с ним началось еще в Питере… Этот жених находился в Германии, когда З. Н. влюбилась в Мейерхольда и все поломала» [49] .

Словом, не исключено, что, разыскивая по семейным чемоданам свою рукопись, Есенин наткнулся не только на коробочку из-под купленных в Вологде обручальных колец, но и на какое-то вполне вещественное доказательство существования другого мужчины – если и не в жизни Зинаиды, то в ее прошлом, а значит, и в мыслях. Иначе трудно объяснить, с какой стати без всякой на то необходимости обнародовал тщательно скрываемую от Зинаиды подробность своей биографии – жена, сын… И все-таки, думаю, это только повод или предлог. А настоящая причина дикой ревности в том, что за полгода семейной жизни Есенин разгадал тайну притягательности своей жены. Неловкая девочка оказалась на удивление «манкой», как говорили в Константинове, женщиной. Вот что пишет на сей счет один из современников, наблюдавший Зинаиду Николаевну Райх в расцвете ее женской чары: «Райх была чрезвычайно интересной и обаятельной женщиной, обладавшей в очень большой степени тем необъяснимым драгоценным качеством, которое по-русски называется “поди сюда”, а на Западе известно как sex appeal . Всегда была она окружена большим кругом поклонников, многие из которых демонстрировали ей свои пылкие чувства в весьма откровенной форме. Райх любила веселую и блестящую жизнь: любила вечеринки с танцами и рестораны с цыганами, ночные балы в московских театрах и банкеты в наркоматах. Любила туалеты из Парижа, Вены и Варшавы, котиковые и каракулевые шубы, французские духи (стоившие тогда в Москве по 200 рублей за маленький флакон), пудру Коти и шелковые чулки… и любила поклонников. Нет никаких оснований утверждать, что она была верной женой В. Э. (Всеволоду Эмильевичу Мейерхольду. – А. М. ), – скорее, есть данные думать совершенно противоположное».

Не скромничает и Татьяна Сергеевна. В ее письмах к Рудницкому есть и такой фрагмент: «Подольский (старик был смешной) вспоминал о ней (З. Н. Райх. – А. М. ) такими словами: “О-о! Какая это была женщина! Когда она появлялась там, где находились мужчины, в комнате немедленно возникало электрическое поле”. Моему брату один человек недавно сказал: “Послушайте, насколько я понимаю, ваша мать была настоящая секс-бомба”».

Разумеется, ни в 1917-м, ни в 1918-м Зинаида Николаевна настоящей секс-бомбой еще и не была, и не слыла. По свидетельству Шершеневича, при Есенине она выглядела забитой, затюканной, дурно одетой и всегда либо слишком тощей, либо некрасиво располневшей. Тем не менее Есенин, с его-то интуицией, электрическое поле, почему-то возникавшее вокруг его жены в присутствии мужчин, именно мужчин, а не одного мужчины ее выбора, безусловно чувствовал. Тем паче что в этот намагниченный круг попадали не только любители тяжелого секса. В этом отношении крайне показательно поведение Бориса Пастернака, о своем увлечении Зинаидой Райх умолчавшего и тем не менее выдавшего себя с головой. «На театральном диспуте, – вспоминала Эмма Григорьевна Герштейн, – актриса Зинаида Райх сравнивала нападки на ее мужа Мейерхольда с травлей первого мужа – Сергея Есенина и выкрикивала в зал что-то задорное, а некто со спускающимся на лоб чубом и странным оскалом зубов, веселый и разгоряченный, подсел к ней на ступеньку большого помоста, стоящего на сцене. “Неужели ты не знаешь? Это Борис Пастернак”, – сказали мне».