Свет всему свету - Иван Сотников

Йожеф вспоминал про житейские мелочи, милые сердцу удовольствия мирных дней. Оказывается, тут прямо на тротуарах продавали кукурицу, как называют у них кукурузу. Бывало, стоит небольшой столик, и на нем квадратный самовар с трубой, из которой вьется дымок. Прохожий получает еще теплый початок, к его услугам солонка и перечница, и можно сколько угодно лакомиться душистой кукурицей, словно проигрывая на губной гармошке заученный мотив. А в закусочных самым изысканным блюдом был венгерский гуляш, приправленный обжигающим перцем — популярной у них паприкой.

— А все Хорти! — негодовал Имре. — Он разорил венгров, он погнал их против русских. Он, змея ядовитая!

— Что змея! — кипел Йожеф. — Он змеи змеее!

Максим слушал и думал. Пройдут годы, и лишь в дружбе, верной и чистой, будет лучше понят смысл усилий, смысл войны. Все станет проще и яснее... Он глядел на отвоеванные у врага улицы и площади, на освобожденных людей, которым победа развязала руки, и как бы спрашивал себя: «Поймут ли и оценят нас тут?» И где-то в глубине сознания уже был и ответ: «Поймут и оценят. Истинно братская рука никогда не забывается!»

— Все подымем из пепла, — сказал Имре, — все, Максим! И подвига русских нам не забыть.

— Верю, — ответил Максим, — воля людская — волна морская, говорят у нас моряки. А воля у вас есть, и сила тоже. Есть у мадьяр и спокойная скромность, и огневая страстность, и даже удаль. Таким все по плечу. А теперь мы с вами и товарищи по оружию: у нас трудная и большая военная дорога.

— Спасибо за доброе слово, — тихо сказал Имре. — Спасибо, Максим. Я рад, что тоже иду в новую армию. Мы все сделаем, чтоб стала она истинно народной.

Так за разговором они и пересекли чуть не весь Пешт.

Весть о падении Пешта в «Орлиное гнездо»[48] пришла поздно и не застала Гитлера. Всю ночь гналась за ним через грохочущую Германию и лишь на рассвете настигла его в имперской канцелярии.

Несколькими минутами позже ему позвонил командующий немецкими и венгерскими силами на будапештском направлении. В другое время весть из Венгрии привела бы Гитлера в ярость. Сейчас он воспринял ее почти равнодушно. И не потому, что смирился с горечью утрат — просто сердце его слишком накалено. Он беспомощно облизал сухие губы, переложил трубку из одной вялой руки в другую и, даже не повышая голоса, сказал:

— Я дал вам силы, дал время, власть — действуйте же, — черт побери! — Он так и сказал! «Himmel donnervetter!» — Оттесните Толбухина. Оградите Буду от всяких катастроф. Остановите наконец Малиновского. Дунай — последняя черта. Вы головой ответите за фронт по Дунаю. Слышите, головой!..

Оборвав разговор, Гитлер уставился в невидимую точку. Его взгляд был страшен. Затем прошел к карте у стены и впился в нее воспаленными глазами. Она была иссечена красными стрелами. Через границы Пруссии одни вонзались в ее тело, другие стрелы через Варшаву подступали чуть не к сердцу самого фатерланда, рассекали горные хребты Карпат. Из Югославии они протянулись на север, подступали к Вене. Армии Малиновского дугой охватили Задунайщину, угрожая немецким войскам в Чехословакии, и с юга нацеливались на Германию.

Эти стрелы приводили Гитлера в ужас. Он потерял Прибалтику, Белоруссию, всю Украину, лишился Румынии и Болгарии. Бежал из Греции и на произвол судьбы бросил гарнизоны на многих ее островах. Скоро его совсем вытеснят из Югославии и Венгрии. Утрачена вся Франция.

Нет, он не сидел сложа руки, не жалел ни сил, ни крови всей Германии. И все равно его армии отступают. И вот-вот падет Венгрия. Почему же? Разве он не дал туда лучшие эсэсовские части? Разве не слал туда дивизию за дивизией из Австрии и Италии, разве не снимал их с Западного фронта? Все было, и все потеряно. Все сгорает в чудовищном огне.

От карты Гитлер прошел к столу. Вяло опустился в кресло. Сквозь высокие узкие окна с серыми портьерами пробивался тусклый свет январского утра. Месяц назад здесь, в кабинете, он проводил решающее совещание. Казалось, все было взвешено и рассчитано. Он собрал кулак в тридцать дивизий, выставил три армии, их возглавили лучшие из его генералов. Он создал батальон головорезов, отлично говоривших по-английски, одел их в американскую форму, вооружил американским оружием. Эту тысячу он бросил на тылы англосаксов, на их коммуникации, чтобы посеять панику. Он рассчитал верную цель — выйти на Масс, пробиться на Антверпен. Рассечь армии Эйзенхауэра, разгромить его главные силы, поставить их перед катастрофой.

Что ж, расчеты имели смысл. Опрокинув англосаксов, он погнал их к морю. Западная печать до сих пор вопит от ужаса. Ей мерещится второй Дюнкерк[49]. Нет, Антверпен был бы похлеще Дюнкерка. Почти месяц трепал Гитлер дивизии англичан и американцев. Но ему недостало сил покончить с ними. Ему требовалось немного времени, чтобы перегруппировать силы, выдвинуть резервы, и он добил бы англосаксов. А тогда бы все на восток против русских. Он выиграл бы главное — время. И кто знает, не пересмотрел ли бы Запад свою политику. Но русские, русские! Они очистили чуть не весь венгерский Дунай, заняли Пешт, штурмуют Буду. Венгры создали новое правительство и из Дебрецена объявили ему войну. Все в самый разгар борьбы в Арденнах. Сколько дивизий поглотила одна Венгрия. Хорошо еще, с ним Салаши. Но что у него за силы! Живой призрак.

А теперь еще хуже. Двенадцатого января русские нанесли новый удар по всему фронту, от Балтики до Карпат. Сейчас нет участка, где бы они не наступали.

Ему пришлось спешно покинуть «Орлиное гнездо» и всю ночь мчаться в Берлин. Как горный обвал, на него обрушилось бремя тяжких решений.

Он вызвал Гудериана. Что ему сейчас доложит начальник генерального штаба? Не дожидаясь, пока тот войдет, позвонил снова и приказал вызвать с Рейна Хассо Мантейфеля и Зеппа Дитриха.

— Решать — так решать сразу!..

В тот же день Мантейфель и Дитрих прибыли в Берлин. Генералов принял сам Гитлер. Еще не остывший от пережитого, он сдержанно пригласил их к столу и с минуту молчал. Вот они, его генералы, его любимцы, на которых он полагался всегда и во всем.

Генералы ждали и настороженно глядели на своего фюрера. Зачем он вызвал их? Не выдержав взгляда рейхсканцлера, Мантейфель первым отвел глаза. Всего месяц назад он присутствовал тут на совещании. За этим же столом сидел он вместе с Дитрихом и Брандербергером. Каждому из них Гитлер дал по армии, нацелил на Арденны. Напротив сидел сам фюрер, а по обе стороны от него фельдмаршалы Модель и Рундштедт, один из которых отвечал за Арденнскую операцию, другой — за Западный фронт в целом. Что ж, операцию они провели, а весь германский фронт трещит по швам.

Как и тогда, у фюрера сгорбившаяся фигура, землистое одутловатое лицо. Руки у него дрожат еще более, а левая то и дело судорожно подергивается; он то поддерживает ее за локоть, то незаметно массирует от кисти до локтя.

Наконец Гитлер заговорил. Голос у него тихий, нетвердый. Месяц назад за этим же столом он требовал одного: движения вперед без оглядки. Сейчас говорит о роковых жертвах, о превратности судьбы, требует стойкости на Рейне.

Генералы не сразу уразумели суть его решения. Оказывается, армия фон Дитриха целиком уходит в Венгрию. Полки фон Мантейфеля растягиваются в нитку, и ему вместе с другими защищать линию Зигфрида, запереть англосаксам все пути в Германию. Все это лишь малая часть плана, изложенного фюрером. Главное сейчас — остановить натиск русских, и Гитлер назвал силы, перебрасываемые на восток. Десятки дивизий.

Мантейфель ужаснулся. Осуществить такую переброску войск с запада на восток — все равно что открыть фронт армиям Эйзенхауэра. Сдерживать их будет нечем.

Видя смущение генералов, Гитлер сказал, что опасность лучше мобилизует всю Германию. Наступают дни острых схваток, и у него еще достанет сил взять реванш за недавние неудачи, у него сильные козыри. Выигрыш времени. Секретное оружие. Неизбежная ссора союзников.

Конечно, он понимает Мантейфеля и тех, с кем тот останется на Рейне. Будет нелегко. Но самое трудное и... — он даже запнулся, — и страшное — сейчас на востоке: в Пруссии, в Польше, в Венгрии.

Излагая свои требования, фюрер не сводил глаз с Зеппа Дитриха. Генерал присоединился к национал-социалистам еще в двадцать третьем году, будучи молодым офицером, когда Гитлер призывал на помощь дух короля Фридриха. Своей клятвой у его могилы быть верным принципам «великого монарха» он повернул тогда к себе многих военных, в том числе и Зеппа. Одних он сделал потом генералами, другим срубил головы. Каждому свое. Но главное — он дал им войну. На Дитриха он полагался, потому и направлял в Венгрию — запереть ворота южной Германии.

глава девятая

ЗА ДУНАЕМ

Два месяца с лишним Салаши упивался своей властью. С больших и малых портретов, появившихся в городе, он строго глядел на венгров. Важный, пышный, торжественный. С трибун же он виделся им выхоленным барином, которого укусила бешеная собака; его исступленные речи напоминали истерики Гитлера тридцатых годов.