Четвертый берег (СИ) - Кленин Василий

— Нам не обязательно убивать их всех, парни! Достаточно, придержать недолго, пока Самураи откроют бригаде Звезды проход.

Он врал, но хорошая шутка всегда полезна перед схваткой.

И вот железный вал с красновато-желтым отливом докатился до Головорезов. В рыхлый строй островитян полетели гранаты — какой-то их запас еще оставался — а потом началась рукопашная. И ветераны Звезды разом остановили навалившуюся на них толпу. Сабли, мечи, секиры порхали в их руках, протыкая, разрубая, калеча опешивших англичан. Гренадеры, конечно, отступали — но только на пару шагов, чтобы отойти от трупов, которые валились перед ними. Боевой клич «Звезда!» разлетался над местом побоища всё яростнее, всё торжествующе! Превосходство Головорезов было настолько подавляющим, что и вправду начинало казаться: сейчас они перебьют эту наемную пехтуру и спокойно двинут в Фужер.

Но Гванук не позволял себе думать о таком. Всё складывалось очень плохо. Англичане и бретонцы скапливали всё большую массу войск. Скоро соберется и кавалерия, для которой найдут ровное место. И уж рыцарский чарж сметет гренадеров без особого труда. Тем более, что гранаты закончились. Счет идет на несколько сотен вдохов. Вряд ли, за это время Самураи и щитоносцы разрушат частокол. А если и разрушат — эта людская масса от Армии уже не отстанет.

Надо ставить прикрытие. Из кого? Раненых уже столько, что половине людей нужно будет волочить на себе их. Возможно, количество их прямо сейчас растет в разы — когда конница Ариты ползет по склону под стрелами англичан. Хватит ли после этого у нее сил для атаки?

Гванук пропустил уже пять ли шесть ударов, но броня защитила. А вот соседям везло не так сильно. Дважды солдаты, бившиеся рядом, уходили в тыл, зажимая раны. Оба раза это случалось справа от бригадира О. Левый боец (которого Гванук не мог вспомнить) держался невероятно долго, однако, откуда-то из второго ряда англичан прилетела тяжелая алебарда… Прилетела прямо в голову, и Головорез рухнул в грязь со сломанной шеей.

Гванук рычал и дрался за троих, понимая, что строя, как такового, уже нет. Ему стучали в спину, кричали отходить, но бригадир не обращал внимание. Внезапно слева и справа из-за спины вынырнули два здоровяка: рядовой и ротовачана первого полка. Последний даже без шлема — голова плотно обмотана бинтами. Они сомкнули плечи, буквально, выжимая бригадира из схватки. Тут же какая-то рука уцепилась в верхний край доспеха и властно потянула назад. Гванук в ярости обернулся — и наткнулся на полковника Ко Гиёна. Командир первого полка, как и остальные, оставался при щитоносцах и был относительно свеж.

О нехотя опустил руку с хвандо.

— Бригадир, надо отходить! — крикнул Ко в лицо командиру, которым сам командовал в былые годы.

— Проход открыт?

— Нет!

— Значит, деремся дальше!

— Бригадир О! Твой отряд исчезает! Ты губишь наследие Звезды!

Гванук едва не ударил полковника в лицо! Трудно было оскорбить его сильнее. Однако, Ко Гиён был совершенно прав. Прав, но что толку от такой правоты⁈

— А куда нам отходить⁈ — заорал он, вздувая вены на шее. — Открыть спину щитоносцев?

В отчаянии он посмотрел, наконец, на северо-восток. Щитоносцы пока стояли нерушимо, но за весь этот бой (бесконечно долгий бой!) они практически не продвинулись! Англичане за частоколом умело оборонялись и не пускали Пресвитерианцев.

Прислушавшись, Гванук услышал дальше шум боя. Крики, удары, грохот нарастали. Неужели Арита уже преодолел скалы и ударил по вражеской пехоте?

…Паскудная предательская надежда тут же забулькала в груди, наполняя тело бригадира слабостью. Отставить! Нет там Ариты, не может он обойти частокол так быстро. Да и сил на удар у него вряд ли достанет…

В этот момент строй щитоносцев лопнул, «рана» принялась стремительно разрастаться, а в проем начала бурно вливаться яркая латная конница. Не Самураи. Это точно были местные…

И тут Гванук рассмотрел стяги. Над несколькими всадниками колыхались хоругви с толстыми белыми крестами на сине-красном поле.

Сине-бело-красные стяги Франции.

И самое большое полотнище нес слегка утонченный рыцарь с сияющими нездешним светом глазами. Рыцарь, не державший в руках ни меча, ни копья.

…Жанна увидела Гванука почти сразу, как он узнал ее. Издав непонятный крик, она пришпорила своего огромного коня и понеслась к нему. Пока ее славные рыцари бегло оглядывали поле боя и тут же мчались туда, где они были нужнее всего, Орлеанская Дева, забыв обо всем, кинулась к бригадиру Пресвитерианцев. Тот резко почувствовал слабость в ногах и даже воткнул хвандо в смрадную грязь под ногами, чтобы не упасть.

Дева замешкалась, вынимая ноги из стремян, в ярости начала дергать ногами, чуть не упала, но все-таки спешилась (какой-то заботливый рыцарь тут же бережно принял у нее знамя) — и кинулась к Гвануку. Пушечным ядром со всем своим немалым весом (благодаря доспехам) Жанна влетела в него. Прижалась на миг.

И отстранившись, заорала во всю глотку:

— Что ты творишь, О⁈ Что ты такое, во имя Господа, творишь⁈

— Я… Я не могу тебе сказать, — совершенно севшим голосом с ошалевшей улыбкой на лице просипел Гванук.

— Что? — Дева даже растеряла на миг свой гнев. — Почему?

— Потому что обещал тебе никогда больше об этом не говорить…

Свет понимания вспыхнул в глазах Девы. Одним яростным движением, скинув с кистей латные рукавицы, она вцепилась обеими руками в края его доспеха, притянула к себе и снова закричала, борясь с шумом сражения:

— Говори! Я хочу, чтобы ты говорил! Слышишь? Я хочу.

— Я люблю тебя, моя Дева, — с трудом подбирая слова, произнес Гванук. — Люблю прям как ваши менестрели поют. Оказалось, я ничего не могу… просто не могу без твоей любви. Из меня словно душа вынута. Руки двигаются, рот открывается — а смысла нет. Я… Кажется, я едва не погубил свою бригаду. Сам не понимая, зачем…

— Что же ты делаешь со мной, О.

Заливая щеки слезами, Жанна обхватила руками плечи любимого и стиснула его в объятьях.

Тут-то Гванук окончательно утратил силы и рухнул в грязь.

Глава 31

Если отойти подальше от костров, ночное небо перестает быть черным. Оно «седеет» от бесконечного обилия звезд. Где-то проявляются целые «пряди» звездной седины.

— О, ты когда-нибудь задумывался, сколько наших осталось?

— Наших? — Гванук даже приподнял голову, удивившись вопросу полковника Ко. Наших Головорезов? Наших Пресвитерианцев?

— Ну, наших. Из Чосона. Тех, кто всё это начал.

— Честно говоря, никогда не задумывался.

— А мне любопытно стало. Я по весне даже списки полков поднял, посчитал. Нас осталось чуть более шестисот. Шесть сотен, О. В Ударной Эскадре, может быть, еще сотни две наберутся, а в Армии — всё.

Гванук ответил молчанием. Число огорошило его.

— И половина — уже совсем старики, — продолжал давить Ко Гиён. — Ты — самый молодой из нас… Шесть сотен из 19-ти тысяч!

— Верно, Ко, — наконец, ответил Гванук. — Шесть сотен из 19-ти тысяч. Но мы оба помним, что это были за 19 тысяч. Перепуганные крестьяне! Или вообще служки, вроде меня. А сейчас это шесть сотен величайших бойцов! В каждом собраны сила и мужество двадцати человек! Всех, кто не дошел до Франции. И кто покинул нас.

— Так и есть, бригадир, — в темноте было совершенно непонятно, соглашается ли с ним полковник или иронизирует. — И все-таки… Шесть сотен. Нас в Армии меньше, чем мелайю или минцев! Примерно наравне с цейлонцами. Но все-таки нас немного побольше формозцев, мерина или гуанчей с чернокожими… А знаешь, кого больше всех?

— Уже догадался, — улыбнулся Гванук. — Ты ниппонцев не назвал.

— Верно, — полковник Ко не расстроился. — Живучи эти чертовы ниппонцы! Их в Армии почти тысяча. Но не их больше всех…

— Французы, — понимающе кивнул Гванук.

Нормандцы, шампанцы, пикардийцы, лотарингцы, люксембуржцы, фландрийцы — если всех скопом собрать, то их уже почти половина от общего числа. За неполных полтора года. Среди них уже и первые ротавачаны появились. Почти настоящие Пресвитерианцы.