Халатная жизнь - Зоя Борисовна Богуславская

вплоть до увольнения не выдавать мне никакой характеристики, чтобы путь за рубеж мне был перекрыт навсегда. Но случилось так, что один из секретарей Союза писателей не послушался приказа Ф. Кузнецова (который был тогда во главе Московской организации Союза писателей СССР) и велел все немедленно подписать, так как получил новые недоумевающие письма из Франции и Японии, почему я не приезжаю на их заседания. Тогда Ф. Кузнецов отправил завканцелярии Союза писателей Наталью в незапланированный отпуск и сослался на то, что эта служащая уехала отдыхать, его не предупредив, и поэтому вопрос с моей характеристикой был закрыт. Много месяцев спустя, когда, казалось, уже все сроки прошли, приглашающие добились разрешения на мой выезд, снова отправив кучу писем с настойчивыми вопросами, почему я никак к ним не приеду. И я успевала приехать хотя бы на последний день заседания и обсуждения в Японию, но уже минуя Нагасаки и Хиросиму, только – в Токио.

Мы помчались с Андреем в аэропорт за билетом (оставался один день), и нам «хорошо повезло», что билетов в Токио на этот последний день уже не оказалось. Это было полностью непредвиденным препятствием – когда все было разрешено, но вылететь было все равно нельзя. Это обстоятельство повергло меня в безысходное состояние. Наверное, я шла от билетного окошка, держась за руку Андрея, с отчаянием на лице, и вдруг нам навстречу метнулась какая-то женщина в форме с вопросом: «Боже, Зоя, что же у вас случилось?» Я отмахнулась, но она с настойчивостью схватила Андрея за рукав, и он ей рассказал, что, пройдя через все препятствия, я все равно не могу вылететь в Токио, потому что закончились билеты на единственный возможный рейс. Я постоянно дергалась, чтобы вырваться и убежать от ее расспросов, но эта женщина попросила нас: «Одну минуточку, идите за мной». Мы покорно поплелись за ней, и я услышала, как она сказала по телефону: «Надюша, у тебя там один гражданин из Франкфурта хотел вылететь на день раньше, чтобы лишний денек погулять по городу, а у меня тут женщина, которая еле успевает на последний день конференции в Токио. Сними его с рейса, а этот билет перепиши на Богуславскую Зою Борисовну». Так, чудом, я все-таки вылетела, граница была открыта для меня, и я попала на последний день конференции в Токио. Когда мы со счастливым билетом в руках возвращались, Андрей подошел к этой служащей и спросил, почему она приняла такое участие в нашей ситуации, поменяв билет совершенно незнакомому человеку. Та рассказала историю…

Еду в два часа ночи за рулем в Дом творчества в Переделкино. Навстречу мне бежит женщина с рыданиями: «У моего ребенка 40 температура, умоляю, отвезите в больницу!» И я, проклиная все на свете из-за своей глубокой усталости, конечно, повезла больного ребенка, несмотря на то что сама была на последнем издыхании. Той женщиной оказалась служащая аэропорта. Она нам напомнила события той жуткой ночи и сказала: «Зоя, не раздумывая, отвезла моего ребенка в больницу и тем самым спасла ему жизнь».

Так я поверила, что любые добрые поступки аукаются через много лет. Вот причина того, что она кинулась нам помогать, сняла немца с рейса, поставила вместо него меня, сделала все, чтобы я успела улететь в Японию…

Так благодарность настигла меня через много лет. И я попала в Токио, перерезав эту ленточку преследования меня, потому что, по правилам того времени, если человек пересекал границу один раз, то все предыдущие «грехи» ему прощали. Немец пересел на другой рейс, поскольку прекрасно успевал на свою конференцию, и не пострадал. А я попала на последний день нашей делегации в Токио, минуя все препятствия!

Сентябрь 2000 года

Пока я лежу в больнице, три катастрофы ворвались в нашу жизнь и заставили весь мир, давно утративший интерес к той стране, которая расположена на территории СССР, обратить свой взор в эту сторону: катастрофа с атомоходом «Курск», пожар на Останкинской башне, а до этого взрыв в переходе на Пушкинской площади. Здесь, в госпитале «Сесиль» в Лозанне, ко мне доходят сигналы, связанные со всеми тремя катастрофами, начну с последней.

Из разговора со своей приятельницей выяснила, в переходе погибла очень близкая дому Майи Плисецкой и Родиона Щедрина женщина Шурочка, сейчас не упомню ее фамилии. Рассказали следующее: она шла с какой-то другой женщиной, тоже знакомой Щедрина, по Пушкинской площади, и, дойдя до перехода, Шурочка сказала, что она боится машин, это очень опасное место и перебегать дорогу ей не хочется, она пойдет по переходу, но поскольку с ней были очень тяжелые две сумки, то она их отдала этой женщине, с которой шла. Та пошла поверху, Шурочка пошла по переходу, и через несколько минут ее не стало, как и перехода. Нам вспоминается Шурочка, неизменная посетительница всех балетов Майи. Отчаянная ее не просто поклонница, а одна из тех, кто свою жизнь посвятил служению таланту великой балерины. Шурочка была вездесуща, и можно было быть спокойной, что будут куплены цветы, что будет припасено все в доме, что какие-то мелкие бытовые и крупные бытовые закупки будут сделаны через Шурочку. Это был в одном лице секретарь, мажордом и просто близкая болельщица их дома, в чем-то незаменимый человек. Как быть теперь и кто заменит Шурочку, не знаю, но было дико печально услышать эту новость. Вот этот роковой переход, по поводу чего Андреем было написано пронзительное восьмистишие, опубликованное в «Московском комсомольце».

Второе, конечно гораздо более глобальное, – это вся история с «Курском». Сегодня в моей палате по совпадению работает НТВ, я вижу «Итоги» с Евгением Киселевым[33]. Очевидно, ответы на вопросы будут тем расползающимся и уже утратившим для всех в нашей стране и в других странах эпизодом, который потонет в море других сенсаций и останется только в памяти тех, кто уже никогда не сможет жить по-старому, кто не вернет своих родных, кто оказался в эпицентре произошедшего. И останется как в сказке, как маячные огни – каким образом погибла лодка, что на ней случилось, было ли возможно в первые несколько дней, когда отказались принять помощь норвежцев и англичан, спасти хоть кого-то, или все погибли в первую же минуту взрыва. Более подробно: был ли воздух хоть в одном из отсеков, оставался ли воздух, или всю подлодку затопило водой. Второе. Третье: почему так много вранья в освещении этой катастрофы, почему с безудержной наглостью сменялись одни заявления другими, в том числе и такие пронзающие, была ли связь с экипажем, хоть минутная, в виде перестуков, были ли в этом перестуке слова SOS, ВОДА и так далее и так далее. Во всяком случае, от первых заявлений, что делается все