Исповедь русской американки - Валентина Попова-Блум

Еще разрешили взять зубную щетку, но почему-то потребовали, чтобы зубной порошок был пересыпан из железной коробки, для чего у ребенка была экспроприирована коробочка от игрушки. Плачущая дочка неожиданно сказала: «Папа, скушай котлетку!» Наверное, предчувствуя, что это может быть последней домашней едой в его жизни!

Но он, стоя перед дверью, сказал с улыбкой помертвевшей жене: «Не волнуйся! Разберутся — выпустят!» Не выпустили… И никто никогда его больше не видел.

В тюрьму разрешали передавать ежемесячно 70 рублей, для чего жена с четырех часов утра вставала в очередь перед тюрьмой среди остальных, стоящих в течение долгих часов в томительном ожидании с надеждой что-то узнать, хоть чем-то помочь своим близким и дать почувствовать свою любовь, боль за них и веру…

Александра часто видела в толпе около тюрьмы простых крестьянских женщин, даже не понимавших, за что взяли их мужей. Деньги принимали. Но когда принесли для передачи теплое белье, сшитое дрожащими от сострадания и отчаяния руками, им ответили коротко и страшно: «Такого нет…»

Только через пятьдесят лет жена и дочь узнали, что Александр Лауниц был расстрелян уже через два месяца после ареста. Но тогда таких слов не произносили.

Типовой приговор «Десять лет без права переписки» был очень удобен, чтобы избежать объяснений и эмоций родственников и близких на ближайшие десять лет.

Этот человек очень любил жизнь и, возможно, предчувствуя короткую возможность насладиться ею, часто повторял: «Нужно жить так, чтобы каждый день остался в памяти…»

После ареста мужа время для Александры остановилось. Улыбка исчезла с ее лица. Потянулись серые, безрадостные дни, и она даже не предполагала, что начинается страшный и долгий период скитаний молодой русской женщины, пытающейся спасти своего ребенка и жизнь в надежде возвратить свое счастье.

Она писала длинные прошения, убеждала в невиновности мужа и перечисляла его заслуги, на что один сотрудник НКВД посоветовал ей забыть мужа и сменить фамилию. Она гневно ответила: «Никогда!»

А через некоторое время поступил приказ: «Покинуть Владивосток в течение пятнадцати дней». И начался путь длиной в десять лет… Сначала — на лошади до станции, второпях собрав всё необходимое. Провожать их боялись. Ценнейшее в доме — рояль фирмы «Берштейн», согласно наказу мужа никогда не расставаться с ним, позже последовал за ними через всю Россию, трясясь по железным дорогам в специальном коробе, изготовленном храбрым родственником.

Рояль этот был куплен в свое время на деньги, занятые у отъезжающего из Владивостока датчанина, в чем посодействовал им знакомый дантист.

Знали ли мать и дочь (и этот рояль), что начавшийся длинный путь приведет их на родину рояля, в Берлин?

Как это ни удивительно, но началось путешествие в удобном мягком вагоне до Москвы с симпатичным проводником, у которого прожили в Москве две недели. Спали на полу в его квартире, полной детей. Но радости ни от мягкого вагона, ни от Москвы не было.

Они выбрали конечной точкой маршрута Таганрог — маленький провинциальный, где жили дальние родственники и была возможной прописка. Поначалу деньги были, но быстро закончились. Багаж где-то застрял и нашелся только через три месяца. Дочка всё еще ходила в носочках, хотя приближалась зима.

В Таганроге мать и дочь сняли комнатку и жили в ожидании известий из Владивостока. Мать Александры писала, что приходил милиционер узнать, где дочь, что короб для рояля строится, что из тюрьмы — никаких новостей…

Александра работала и ждала. Дочь училась в двух школах и была рада общению со сверстниками, которого была лишена во Владивостоке, имея клеймо дочери врага народа. Даже коллеги отца отказывались давать Ирине уроки музыки.

Теперь за музыкальную школу платили девять рублей в месяц. Горько шутили, что раньше музыкальное образование было бесплатным, так как учил музыке отец. Здесь, в Таганроге, в один из летних дней, будучи в магазине, они услышали страшное слово «война»!

Вторая Мировая война принесла с собой горе и голод. Власть старалась ничего не оставить захватчикам и не думала о жителях. В порту была рассыпана пшеница, чем-то полита и подожжена. Люди смотрели на огонь с ужасом — дома были голодные дети, но подбирать ее никто не смел. Электростанция и водопровод были взорваны. Почта не работала. В школах разместились госпитали. А вскоре, в один из осенних дней они увидели на улицах немецкие машины.

Пришла лютая зима, сестра голода. Предприятия закрылись, магазины и аптеки тоже. Знакомая немка привезла им три ведра немолотой пшеницы в обмен на бережно хранимое зимнее пальто мужа. Это была единственная еда для них. Девочка проворачивала замоченные с ночи зерна через мясорубку, и из этого пекли хлеб.

Александра служила в типографии газеты, которая уже стала работать под немецким надзором. Большой удачей было, что ее взял в штат «под свою ответственность» русский директор. Сомнений в душе не было. Александра понимала, что скудный паек спасет от голодной смерти. Работа была адской: при отступлении в типографии были намеренно перепутаны все шрифты, и надо было восстанавливать всё в очень короткие сроки. Но она была рада, потому что с работой пришли еда и топливо. И появилась хоть какая-то информация, которой были лишены с начала войны.

Ежедневно переводчик приносил от коменданта материалы для газеты, и ночами, когда из соседнего Ростова поступала электроэнергия, шел редакционный процесс. Александра стала корректором. Страх ошибки преследовал ее днем и ночью.

Тогда-то она и узнала, что половина населения города погибла от голода.

Они жили в крохотной комнатке вместе с роялем, долго догонявшим их через всю Россию. Когда население города начало редеть, им показали свободную квартиру в доме «Новый быт» из цемента и сказали: «Взламывайте дверь и живите!» Оформлять ничего не надо было. Но чувство неловкости беспокоило, не давая насладиться новым, просторным жильем.

В квартире была печка. Она грела тело и душу, хотя и травила угарным газом: труба, выведенная прямо в окно, подвывала. «Удобств» в квартире не было, воды тоже. Топливо кончалось мгновенно.

Однажды Александра по договоренности с кем-то послала дочь с соседом,