Время зимы - Айя Субботина

Но та окровавленная волчья пасть, огромная настолько, чтоб с легкостью перекусить человека, виделась Хани каждый раз, когда она смотрела в сторону Эрика.

Дорога уводила глубже в город. Приземистые дома сменили добротные здания, крепко сбитой кирпичной кладки. Никаких внешних убранств, лишь редкие короткие пихты украшенные лентами и глиняными игрушками. Они прошли храм Скальда, с огромным колоколом на башне, потом — площадь с Дровень-деревом, в каменном кольце — говорили, этому древу лет в два раза больше, чем самому городу. Когда путники миновали несколько переулков, путь их перегородил широкий мост через реку, что делила город пополам. Сейчас воды Косицы Мары покрывал лед: гладь в лунном свете вся была исчерчена петлицами от полозьев, которые ребятня привязывала на ноги, чтоб кататься по замерзшей воде. Хани остановилась.

— Думаю, вам нужно поискать, где провести ночь. За мостом, недалеко, дойдете до площади, там сто шагов на право, гостиница «Мокрый ус» и… Ее перебил Раш.

— Нам? — Его брови сошлись единой нитью.

— К Конунгу можно попасть не раньше рассвета, а к фергайрам я пойду сейчас. — Хани проигнорировала злость во взгляде чужестранца. Рядом были шамаи, значит Раш не станет лезть на рожон, если только он не растерял по пути весь разум.

— В паршивой деревне остались трое моих друзей, — змеем зашипел парень, но с места не сдвинулся. — Они ждут помощи, потому что их взяли пленными неблагодарные скоты, которым мы помогли спасти их детей!

Слова рассекли воздух, накалили его, нагнав незримого, трескучего грозою, тумана. Эрик, будто только того и ждал, по-звериному оскалился. Даже всегда невозмутимый Талах скрипнул зубами. Однако же Раш словно сделался слепцом — он продолжал уничижать Хани взглядом, словно она стала воплощением всех несчастий.

— Как бы я кой-кому язык не укоротил, до самого корня, — пригрозил Эрик.

Хани сделалось страшно. Что удержит их от перепалки? Раш будто бы и не услышал слов, обращенных к нему, молча ожидая ответа.

— Я не всесильна, — неуверенно ответила северянка. Пар изо рта густым облачком вырвался на свободу. — К Конунгу нас не пустят средь ночи. Или, может, у тебя есть письмо с печатями или какие другие регалии?

Вновь повисла тишина. Раш пожевал губы, негодование сменилось сомнением. Краем глаза Хани заметила четырех стражников, которые направлялись в их сторону. Наверное, решили проверить, кто не спит в такую ночь, подумала северянка. Так и есть — стражники подошли, чеканя шагами мостовую.

— Кто такие? — Спросил один. Его косматые брови кустились над глазами, будто клоки волчьей шерсти.

— Путешественники, — как можно спокойнее, ответила за всех Хани.

Мужчина смотрел с подозрением, громко сопя и не снимая ладони с эфеса меча. Кто-то из его спутников кивнул на близнецов и зашептал на ухо.

— Почтение вам, шамаи, я чту вашу жертву, — поклонился тот, что был за старшего. Остальные последовали его примеру.

— Так за каким делом прибыли вы столицу? — Глаза под кустистыми бровями по очереди осмотрели каждого, задержавшись Раше.

— Мне нужно к Конунгу, — опередил Хани чужестранец. — Я еду из Яркии, поселении на юге Северных земель. Туда идут орды шарашей, меня послали гонцом, чтоб предупредить вашего правителя об опасности и просить Конунга выехать на защиту своего народа.

За спиной главного раздался смешок, но тот осадил весельчака крепким матерным словом, от которого к ушам Хани прилила кровь.

— Все так, — подтвердила она, видя, что для четверки слова чужестранца едва ли не пустой звук. — Мудрая просила меня говорить с фергайрами от ее имени.

Главный снова осмотрели их, поговорил с обоими братьями-шамаи: услыхав про браконьеров, озлобился, снова выругался, и плюнул себе под ноги.

— Поведем их в замок Конунга, — сказал он остальным и никто не возразил.

— Мне нужно к фергайрам, — упрямилась Хани. — Может быть, если они обратят Зеркало в сторону Яркии, то смогут углядеть шарашей. Мне есть что показать, чтоб убедить их и в башне Белого шпиля меня знают, должны впустить и средь ночи.

Под конец голос предал ее, она нарочно закашлялась, чтоб скрыть дрожь. Пустят ли? Или прогонят с порога, как прокаженную?

— Я могу пойти с тобой, — предложил Талах. Ясно голубой взгляд его гнал прочь все печали, успокаивал. — Хватит и одного языка, чтоб донести весть до Конунга, а брат мой красноречив за двоих. Фергайры, помнится мне, чтят шамаи и не оставят одного из них без крыши над головою. И кто-то должен нести твоего птенца, иначе ты вскорости и спину не разогнешь.

Хани согласилась, скинула с плеч лямки меховой сумы. Птенец спал, укрыв голову крылом, из которого торчали редкие колючие перья. Северянке показалось, что их стало еще меньше. Талах, со всей осторожностью, принял ношу и взвалил себе на плечо — легко, будто та весила легче пуха.

Стражники больше не задерживали их. Братья попрощались, условившись встретиться у храма Скальда после полудня. Северянка нарочно отвернулась от Раша, чтоб не видеть больше тяжелого взгляда чужестранца. Она была рада, что пути их разошлись. Когда Конунг выступит с войском в Яркию, — а Хани не сомневалась, что вскорости так и случится, — они, вероятно, вновь встретятся, но тогда она сможет затеряться между людьми.

— Ты бывала в Белом шпиле? — Спросил Хани северянин.

В то время, как Эрик и Раш, в сопровождении стражи, перешли через мост, на север, они с Талахом остались по другую сторону, повернули на запад, каждым шагом приближая свет Северной ярости.

— Провела там минувшую весну и лето. — Хани отогнала тяжелые мысли.

— Ты файари, ведь так? — Голос Талаха остался невозмутимым, будто он только что спросил, не голодна ли его спутница. Увидев ее непонимающе-удивленный взгляд, шамаи улыбнулся всем ртом. — Я понял это, едва взглянув на тебя. Хани ждала ответа более полного.

— Просто почувствовал, — пожал плечами шамаи. — Это есть в тебе, глубоко. Я слышу, как пахнет твоя кровь, эрель. Лишь раз такой запах встречался мне раньше. Так пахла моя мать.

— Что с ней сталось? — спросила Хани так тихо, что сама едва услыхала слова.

— Отец отнес ее к границе Пепельных пустошей. А Эрик до сих пор злиться, что я после того перестал называть отца отцом. Он верит, что наш родитель поступил истинно верно. Девушка больше не спрашивала. Ее могла ждать та же участь.

Они повернули налево, дорога снова сузилась настолько, что идти можно было лишь друг за другом. После — опять вышли на широкую улицу, что дважды пересекалась спящими торговыми площадями, свернули за храмом огненного бога Эрбата.