Время зимы - Айя Субботина

— Шум в горах, эрель.

Миэ еще плохо видела его лицо, — северянин стоял так, что свет от жидкого костра прятался аккуратно за спиной Дорфа, — но зато отчетливо слышала тревогу в голосе. А этот северянин был не так труслив, чтоб шарахаться всякой ерунды. Потому таремка поспешила подняться на ноги, мимоходом пощупав лоб Банру — жар спал, грудь жреца размеренно опускалась и поднималась.

И, только собравшись спросить, что за новая напасть, как услышала странные звуки. Они рождались где-то в черной расщелине: приглушенные, будто кто-то скреб по камню. Миэ выколдовала путеводный шар, северяне, обступили ее со всех сторон, вооружившись, чем нашли: кто вилами с обломанными древками, кто острогами.

— Давно это? — Спросила Миэ, ритмично разогревая ладони, мысленно повторяя слова заклинаний.

— Только вот началось, эрель, — ответил приглушенный голос.

— Заткните уши, как я учила, — велела она и, подав пример, достала из-за пояса два комка овечьей шерсти, скатанных до тугих шариков. Примерилась и сунула их в уши, поглубже затолкав пальцами.

Северяне не отставали, благо, что наука Миэ не прошла даром — у каждого нашлась при себе пара клоков овечьей шерсти.

Миэ снова потерла ладони, стараясь ничего не упускать из виду. Ночь — самое время для визгливых летунов. И если тароны настолько осмелели, чтобы покидать насиженные пещеры, тогда у нее останется только один шанс, чтобы попытался защитить и себя, и северян. Один миг, чтоб сотворить колдовство. Овечья шерсть в ушах хоть и скрадывала большинство звуков, но не лишала слуха полностью, как это сделало заклинание Банру. Но зато так можно избежать ошеломления, первого протяжного визга, от которого люди лишаются рассудка.

Из расщелины выплыл силуэт, за ним еще один. Миэ подтолкнула путеводный шар вперед, чтоб разогнать тьму. Она успокоила себя: будь то летуны, гору покинула бы туча тварей помельче.

Дорф, который стоял впереди и прикрывал волшебницу плечом, вынул из ушей мех, лицо его расплылось широкой гнилозубой улыбкой. И только когда три силуэт подошли ближе, Миэ узнала в измученных, перепачканных кровью и грязью людях тех, что ушли вместе с Хромым. Она освободила уши и скрестила руки на груди.

Один из трех был Ярос, имен других волшебница не запомнила. Северяне, радуясь встрече, обменялись громогласными приветствиями и железными дружескими хватками. Таремка про себя обозвала их дуралеями, и молча дожидалась, пока закончатся церемонии.

— Остальные-то где? — спросил Дорф.

Ответом ему стало молчание. Северяне пожелали успокоения погибшим товарищам и тут же потянули выживших к костру. Миэ остановила их.

— Прежде расскажите, как выбрались, — велела она.

Ярос глянул на нее, точно волшебница обзавелась парой рогов — в глазах его смешались страх и злость. Миэ дела не было до того, о чем думает северянин, она готова была убить его только за то, что пошел следом за Хромым. Будь их больше, все могло обернуться иначе.

— На нас напали летающие твари. Не сразу. — Ярос задумался и пояснил: — Мы уж много прошли, все какими-то путаными лазами. Воняло там так, что глаза коробило. А потом наткнулись на ихнее гнездо.

Воспоминание заставило северянина дрогнуть, но он тут же взял себя в руки, ухватил за горло мех, протянутый кем-то из своих, опрокинул в себя щедрую порцию вина.

— Тьма их там была, черное все от поганых крыльев.

— И куда ни глянь — всюду гроздья странные, точно виноград, — продолжил один из северян, что вернулись с Яросом. — Только большие они были и в дряни какой-то липкой.

— Яйца, — мрачно сказала Миэ. — Дальше что?

Слово снова взял Ярос. Речь его была мрачной, зловещей. Миэ очень захотелось позволить какому-то заклинанию «случайно» соскользнуть с пальцев, чтоб прижечь умника по самую задницу, но таремка держалась. Пусть сперва расскажет, как выбрался, решила она, от нетерпения покусывая губу. А там видно будет, что делать.

— Хромой там и помер. Еще нескольких удавили следом. Слыхали бы вы, как они визжат, до одури. До сих пор в толк не возьму, как башкой не тронулся.

— Слыхали мы, — ответил Дорф и в двух словах рассказал, как перепало им.

Когда он закончил, разговор будто потух. Мужчины поглядывали друг на друга и глядя на их лица Миэ оставалось лишь гадать, что за мысли посещали головы северян. Может они сожалели, что разделились, а может о том, что выжили. Устав ждать, когда кто-то нарушит безмолвие, Миэ в третий раз спросила:

— Как вы выбрались из гор? — Она будто высекала каждое слово, говоря нарочно громко. И дала себе обещание — не получив ответа, сделать Яросу и тем двоим, что топтались за его спиной, очень больно. И пусть боги будет к ней благосклонны, и Амейлин простит гнев.

— Мы повернули, не пошли дальше. А потом заплутали. — Ярос как-то сразу поник, плечи его осунулись. — А потом случайно нашли ход и вышли к тому месту, где случилась развилка. А уж после вот и к вам.

— Что за ход? — Насторожилась Миэ.

— Что за ход? — Насторожилась Миэ.

— Да харст его знает, эрель, — подал голос один из двоих. В его волосах угнездились два колтуна, каждый размером с кулак, на щеке вздулась гнойная рана и слова давались с трудом. — Там навроде муравейника все, сплошные лазы да пещеры. Один точно на юг тянулся, но Ярос велел не идти тудой. Пошли бы — точно сгинули ни про что.

Миэ быстро соображала. Путь на юг. Под землей. Спрятанный там, где мало кто сможет на него наткнуться. Тот, кто хоть немного знал нравы местных, наверняка взял в расчет, что деревенские не полезут в Хеттские горы, хоть бы там что. И не полезли, если б не Арэн и Банру, которые переупрямили толстолобого эрла.

— Ничего странного не заметили? — Таремка не надеялась, что услышит что-то стоящее, поэтому, когда слово взял северянин с раной на щеке, она ловила каждое слово.

— Воняло там, будто из пасти шарашей. Везде серой да гарью, а с юга загнившими кишками.

— Теперь понятно, откуда пришли людоеды, — Миэ позволила себе победоносно вскинуть бровь. Она бы и чувствовала себя так же, только подмышками чесалось, а под ногтями собралась грязь. Какая уж тут победа, подумала таремка, когда выгляжу, будто бесхозяйная рабыня.

Северяне между тем, бурно обсуждали ее слова. Голоса смешались: кто уверял, что волшебница зазря говорить не станет и лучше послушать, что она скажет, другой спорил, третий требовал подождать рассвета и решить на светлые головы. А сама Миэ поддержала Дорфа, который велел мужикам прикрыть хлебала, не забывать про порядки и слушать отмеченную Вирой, раз им самим боги не дали ни ума, ни способностей колдовать.