Серебряная клятва - Екатерина Звонцова

проживут. Но тогда… – это любимое место, его важно не испортить, и важно, чтобы его запомнили младшие, – снизошел сияющий Бог!

Хельмо даже вскидывает руку к слюдяному куполу часовни, к прячущемуся за ним бледному солнцу, – а потом, растопырив пальцы, бросает вниз. Дети слушают серьезно и внимательно, дядя тоже. Он опять улыбается в бороду. Одобрительно. Это греет.

– Он победил Змея, – продолжает Хельмо жарче, – вспорол ему брюхо, выпустил светила. Но, умирая… – он замедляется, видит, как все совсем притаили дыхание, – Тьма из последних сил обрушилась на него. И поразила смертельным ударом в сердце.

В тишине дядя кивает в последний раз и делает мягкий жест: хватит, тут остановись, дальше я сам. Хельмо бухается на лавку и, довольный, пытается отдышаться, а дядя, обведя всех новым взглядом, плавно опускает руки – плещут темные рукава. На пальце блестит золотой боярский перстень. Блестят и глаза, а потом сильный голос снова разлетается под сводами, повторяя почти слово в слово напевный текст Писания:

– И не смогли люди поднять Его, ведь Бог был так худ, но так тяжел. Тяжел, как земная твердь, тяжел, как мирская скорбь. И оставили они Его во поле, где Он пал, и натащили валунов с морского брега, и оградили тело от взглядов праздных, зверей голодных, ветров холодных. – Глубокий вздох. – И прошел день, и прошла ночь. А на рассвете Бог воскрес. Склонились пред ним люди, и во второй раз за свое Пришествие умыл Он им лица. Ведь весь день, всю ночь люди лили слезы, скорбя по Спасителю. Возрадовались люди. И дал Он им Злато-Птицу. И сказал Он им: свет воскресил Меня и пусть пребудет навеки с вами. И вознесся Он на небо, откуда пришел.

Дядя смолкает, но среди детей все висит и висит тишина. Молчит и Хельмо: как и всегда, поражен. Так красиво, красивее всех его неловких попыток. Даже покраснели щеки от собственного тонкого голоска. Но от сердца отлегает, стоит получить еще один теплый взгляд. А дальше дядя говорит строже, суше, как поначалу:

– «И сказал Он им: свет воскресил Меня». Какой это был свет, дети?

– Солнечный! – восклицает вразнобой несколько голосов. Дядя щурится.

– Уверены?

– Да! – отрезает громкая, дерзкая Сира, мотнув косицей. – Какой же еще?

Хинсдро одаряет ее задумчивым взглядом. Склоняет голову, точно сомневаясь.

– Прошел день, дети. И прошла ночь. Все верно, солнечные утверждали: бога воскресило рассветное солнце. Но лунные спорили: это загадочная луна вернула Ему жизнь. И когда солнечные узнали, что лунные вовсю насаждают свою правду императорской семье, случилась та самая междоусобица, разделившая нас. – Он вздыхает, сжимает губы. – Солнечных было больше, они завладели столицей. Империя распалась надвое, ведь с лунными ушел на восток и брат царя, привечавший их первосвященника и сам мечтавший о короне. Меж династиями нашими ныне уже и нет родства. Как нет его меж нашими душами.

– Совсем нет? – Хельмо не сразу понимает: это его голос. Дядя глядит удивленно.

– Что?.. – Но страшно продолжать: это переспросили с… досадой?

– В Осфолате живут одни враги? – вторит ему Димира, и Хельмо благодарен ей.

Дядя медлит, думает. Вроде все же не злится, спокойны глаза.

– Там… чужие, – наконец отвечает он, глядя на царевну в упор. – Чужие, хитрее и опаснее. Они ведь все повторяют за Цветочными землями. А в Цветочных землях и вовсе одно язычество, разврат, пиратство и ворожба…

– Пиратство! – восклицает вдруг толстый Хэно. – А ты знаешь истории и про…

– Полно, полно, – шутливо усмиряет его дядя, приподняв руки. – Это в книжках прочтешь. А сейчас запомни-ка лучше. Берегись Дома Луны, да и всех чужих домов…

Дядя продолжает говорить, но Хельмо перестает вдруг его понимать. Видит ослепительный свет в окне, слышит в голове тяжелый шум. Встряхивается – тщетно. Пытается сглотнуть – сухо во рту. Щурится и видит: каменный Бог за дядиной спиной ожил, шевельнулся, опустил раскинутые руки, слушает с любопытством.

– Берегитесь чужих домов, дети, – повторяет всем дядя, веско и холодно.

И в странной печали склоняется мраморная длинноволосая голова.

* * *

Хельмо проснулся оттого, что стало холодно, даже зубы свело. Удивительно – задремал прямо у огня, пока одна из алых монахинь обрабатывала раны на его ладонях. Когда успел-то? Сначала Хельмо вроде бы с ней беседовал, вызнавая о быте этих загадочных девушек, потом слушал тихую напевную молитву, в которой эллинг просила Хозяйку скорее вернуть армии силы, потом начал искать слова благодарности… и вот. Какой стыд. Она наверняка обиделась.

Он осоловело осмотрелся, прислушался. Ни песен, ни разговоров – почти все, видимо, разошлось спать, только в отдалении по периметру темнели силуэты часовых. Погасли костры, еще недавно пылавшие вдоль реки цепочкой золотистых бусин; тот, у которого устроился сам Хельмо, тоже еле теплился. Янгред был здесь – пытался вернуть огонь к жизни, раздувая и щедро подбрасывая хворост.

– Привет, а где… – начал Хельмо без особой надежды.

Янгред обернулся. Та половина его головы, которая была ближе к огню, казалась продолжением рыжих языков. Хельмо протер кулаками глаза, избавляясь от наваждения, и сел прямее. Янгред насмешливо повел бровью и без труда угадал вопрос:

– Убежала. У них и без тебя полно обожженных морд, пораненных рук и усталых душ. Ну и к слову… не разевай рот, они у нас все неприкосновенны, это не эриго.

– Да я и не… – Хельмо, еще не до конца проснувшийся, все же осмыслил слова. Вспомнил синие глаза – единственное, что, кроме тонких пальцев, было доступно взору. – Забу-удь. Просто хотел сказать спасибо, она славная, а я даже не узнал, как ее зовут…

– Значит, прикрепим ее к тебе и твоей восьмерице, – решил Янгред и опять вскинул брови. – Заодно и я буду за вами присматривать, а то мало ли.

– Мало ли что? – смутился Хельмо. Янгред, заметив это, хохотнул.

– Я ревнивый собственник. Во всем. Просто знай это. Подчиненные уже знают.

Костер снова весело затрещал, потянулся к небу. Янгред все с тем же лукавым видом завалился на росистую траву рядом. Хельмо, так и не поняв намека, ткнул его в бок и вдруг понял, что спросонок упустил презанятную перемену.

– Где твои доспехи, огнейшество? Я думал, ты с ними сросся.

Янгред не стал отвечать на тычок; теперь он сосредоточенно вскрывал черную блестящую бутыль, которую притащил с собой.

– Серьезно? – невнятно пробормотал он, пытаясь выдернуть пробку зубами.

– Ну… да. Не понимаю, как в таком ходят.

– Ох, дикари. – Янгред оставил бутылку в покое и задумчиво на нее уставился.

– Кто еще дикарь! – Хельмо насупился. – Ну правда, как? Жарко ведь!

Он понятия не имел об этой стороне военного быта огненных. Солнечные избавлялись от кольчуг всякий