Серебряная клятва - Екатерина Звонцова

ухватил за запястье. Браслеты, соприкоснувшись с изувеченной кожей под перчаткой, едва не заставили разжать пальцы, но лихорадочным рывком он втянул Велеречивую наверх. Тут же она, шипя, полоснула его кинжалом по лицу. Он лишь по счастью уклонился так, что лезвие вспороло висок и скулу, не задев глаза или горло. Выучка опередила разум: Янгред ударил Имшин наотмашь, так, что она потеряла сознание, швырнул на черепицу – и лишь тогда замер. Он едва дышал; мир рябил; по лицу текла кровь, но он, ненадолго даже осевший на колени, не находил сил ее вытирать. Одно велел себе: не лишаться чувств. И не цепляться пока за то, что услышал. Все ерунда, домыслы, хитрость, что угодно, но пустое. Не до того. Надо спешить.

Переведя дух пару минут, Янгред встал, попытался все же вытереть лицо и взвалил Имшин на плечо. Он здраво рассудил, что если та очнется, то пусть лучше головой вниз, так безопаснее. Впрочем, вряд ли она могла очнуться скоро: она и когда убегала-то, была почти без сил. А если откровенно, без сил были все вокруг.

С трудом, но Янгред нашел дорогу назад. Хельмо понуро, нервно бродил туда-сюда по холлу, где не было уже ни пленных, ни большей части солдат. Едва распахнулись двери, выдержка ему явно изменила: он бросился навстречу, стало заметно, как бледно лицо. Так и не приблизившись, Хельмо замер – точно налетел на стену. Взгляд обеспокоенно скользнул по безжизненной «добыче» Янгреда, но быстро остановился на нем самом.

– Ты ранен… – выдохнул он, но в глазах читалось кое-что еще.

«Ты ее не убил. Спасибо». Янгред смотрел на него несколько секунд, ощущая от этой немой благодарности странное, но очень умиротворяющее тепло. Понял еще острее: нет, нет сил говорить о том темном… предсказании, нет прямо сейчас. Подошел, опустил Имшин прямо на пол, потер саднящую щеку и шутливо бросил:

– Плохая новость – мы не договорились. А ведь я лажу с женщинами легче легкого…

Внутренний голос издевательски расхохотался, кое о чем напомнил. Янгред пожелал ему провалиться в самое жгучее жерло вулкана и удержал на губах бодрую усмешку. Но Хельмо все смотрел. Похоже, не верил в браваду. Спеша отвлечь его, Янгред перевел разговор:

– И где наши бунтовщики? Может, ты разумно перебил их?

Хельмо уже привычно фыркнул, покачал головой. Сказал, что всех временно поместят под арест: бояр по домам, наемников и пиратов – в казематах. Впрочем, последних Хельмо собирался скорее выдворить из города, без лишних наказаний. Янгред не возражал: вряд ли этот сброд был сколь-нибудь опасен без направляющей руки, а вот обострять отношения с такой непредсказуемой страной-шайкой, как Вольница, и тем более с довольно могущественными Шелковыми землями, не стоило.

– Что с ней-то? – Янгред кивнул на Имшин. Она застонала, пошевелилась, но не очнулась.

– Я не знаю. – Хельмо устало прикрыл глаза. – Думаю, сам понимаешь, мое милосердие не настолько… милосердие, чтобы позволить ей дальше управлять городом. Соберу пока боярский совет из тех, кто был в опале, а ее велю стеречь. Если позволишь паре надежных эриго остаться в качестве ее личной стражи, то…

– Да, – кивнул Янгред. – Это разумно.

– Оставим и пару… соглядатаев, чтобы смотрели и слушали. Все, что можно.

Янгред одобрительно, но не без удивления присвистнул. Хельмо горько улыбнулся.

– Ну вот я и стал мыслить как… – он, подумав, подобрал иноземное слово, – тиран, опасающийся за свою власть.

– Точнее, как разумный стратег, который не желает ударов в спину, – уверил Янгред и подмигнул. – Давай твоего ушастого тут оставим, а? Ты достоин компании посимпатичнее.

– Цзуго? – насупился Хельмо. – Ну нет. И вообще! Он… он…

– По-особому тебе дорог, ушами ли, умом ли? – подначил Янгред, и Хельмо едва не зарычал.

– Ты тоже, знаешь ли, дорожишь Хайрангом. – Он сказал это странно, полувопросительно и будто боясь какого-то недоброго ответа.

Янгред вздохнул. Рана снова закровоточила, пришлось потереть лицо. Слова, в которых не было бы лишней правды, все же нашлись.

– Он мой голос разума. Ты же видишь, мне иногда такой нужен.

– Ты и сам кого угодно вразумишь, – искренне изумился Хельмо. Захотелось рассмеяться снова и как-нибудь пошутить, но получилось только признание:

– Да-да. Кого угодно, кроме себя.

Когда они покинули замок, всюду уже раскинулись ясные синие сумерки. Инада отозвалась веселой россыпью желтых огоньков; что бы ни творилось днем, вечер все сгладил. Бунт не сильно отразился на облике города: при штурме жилые кварталы щадили как могли, укрепления уцелели, как Хельмо и хотел. Пострадали только замок, порт и казармы, да еще привратная часть, но уже завтра их должны были начать восстанавливать.

Людей встречалось мало, держались они мирно. Хельмо не стал выискивать правых и виноватых: объявил что-то вроде амнистии. Решил не насаждать тяжелые настроения, надеясь, что эту доброту воспримут как государеву. Расположить людей было важно как никогда, но и проследить за порядком тоже. Хельмо все же уступил Янгреду: хитрому Цзуго теперь предстояло с одной из подруг Инельхалль возглавить маленькое солнечно-огненное подразделение в Инаде.

Приняв это решение, он произнес с лобного места еще одну речь. Не упрекнул собравшийся народ за мятеж, вообще о нем не заговорил. Но показал свои изувеченные руки и сказал, что раны тех, кто сражается с Самозванкой, страшнее. И что если сегодня в город пробрался маленький отряд, то завтра проберется и враг. Пообещал ждать ополченцев до следующего полудня, пообещал оружие и прощение. Благословил всех. И просто пошел прочь, пока притихшая толпа погружалась в раздумье. Янгред все слушал и думал. Откликнется ли кто-то теперь? Слова Хельмо были точными. Честными. В конце концов, красивыми. Кто-то и вовсе записывал их, чтобы разнести дальше, к тому же многие настроения в городе переменились. Слух, что градоправительница собиралась сверзнуться с башни и бросить подданных, уже гулял всюду. Разве так поступают вожди?

Теперь они шли к воротам, впервые – не таясь и без страха. Части следовали позади. У Хельмо был разбитый вид, но его слабая задумчивая улыбка словно светилась. Какое-то время Янгред просто вглядывался, зачем-то стараясь сохранить в памяти этот свет. Успел заметить: острарцы вообще улыбаются иначе, чем огненные. Более открыто, почти по-детски.

– Чему радуешься? – тихо спросил он, чтобы прервать молчание.

Хельмо явно колебался, но потом вдруг признался, посмотрев прямо и внимательно:

– Знаешь… я начинаю верить в то, что говорю народу, глядя на твоих людей.

– А прежде? – удивился Янгред. Снова подумал о том, как пылко, убедительно звучала недавняя речь. Такие действуют на горячие юные головы и будят взрослые сердца, где жива отвага. Но все же никогда не знаешь, что на душе произносящего. Особенно