Серебряная клятва - Екатерина Звонцова

где его похоронили, а могилы-то нет. Говорят, их… и Грайно, и других… оставили прямо там, в лесу, то ли зарыли, то ли бросили в болото. Сам царь это сделал, в припадке. Я…

– Ты тоже искал, да? – Янгред был уверен, что прав. Задав вопрос, резанувший его самого, он тронул Хельмо за руку, сведенную судорогой. – Пальцы-то побереги, а?

Хельмо закусил губу. Они так и стояли какое-то время, и наконец Янгред услышал:

– Да. Я ездил туда, где царь охотился, несколько раз. К болоту. Без толку. – Он встряхнулся, отгоняя наваждение, отнял руку и рассеянно обернулся. – Солдаты уже все здесь. Идем. А Имшин… – и вновь голос стал тверже, – ты забудь. Забудь то, что услышал, поскорее. Она невзлюбила дядю еще боярином. Вслед за мужем и самим Грайно. Без причин. Она живет здесь много лет, но по-прежнему ничего о нем не знает.

– Как и я, – примирительно заверил Янгред.

– Как и ты, – кивнул Хельмо и первым вышел из темноты арки под слабый лунный свет. Снова волосы его загорелись странным ореолом, теперь холодным и хрупким.

Янгред спешно последовал за ним и кивнул своим: во дворе стояла огненная стража, огненные же смотрели с башни. Рыцари быстро отодвинули засовы, отворили ворота. Хельмо и Янгред глянули вперед. Вдоль русла речки горели костры, суетились станоставцы.

– Так странно, – тихо, мягко произнес Хельмо.

– Что? – Янгред рад был, что разговор возобновился, выдохнул про себя.

– Собираясь в который раз ночевать на улице, я чувствую, будто я наконец дома.

– О… – Янгред усмехнулся, хотя мысли были все еще тревожны. – Разделяю твое чувство. В конце концов, дом – это то место, где ты можешь наконец смыть кровь.

– Тогда идем домой? – улыбнулся и Хельмо. В его взгляд возвращалось умиротворение. Можно было надеяться, что сейчас именно усталость – целитель, который усыпит прошлое. И не даст поссориться. Особенно если немного выпить.

– Да, идем.

Домой. И они начали спускаться с холма. Больше не говорили, но Янгред никак не мог отделаться от странной, горьковатой мысли, с которой боролось все его существо.

Обычно привязанность и взаимопонимание не рождаются за считанные дни – они приобретаются ценой множества испытаний. Но иногда множество испытаний приходится всего-то на несколько недолгих дней. И ты уже едва узнаешь сам себя. Что с этим делать?

10. Смертные боги

Две белокурые девочки, сидящие впереди, склонили друг к другу головки: слушают. А может, и спят. Хельмо с трудом отводит глаза от их замысловатых длинных кос, в которые там и тут вплетены полевые гвоздики и васильки.

– Мы были еще Ардарией, великой Поднебесной империей Солнца и Луны, – вливается в уши зычный, бархатный рокот, – и не знали бед. Верили в милосердного Хийаро… И в единый, неделимый свет.

Журчит ключ. Дядя стоит у алтаря дворцовой часовни, прямо перед огромной статуей Бога, раскинувшего руки. Высокий, статный, в антрацитово-черном, с окладистой бородой и золотым взглядом. Резко выделяется на фоне белого мрамора. Не так и удивительно, что именно его царь попросил рассказать боярским, воеводским и собственным детям об азах острарской истории и веры. Ему, не попам, вечно облекающим простые вещи в сложные словеса. Чтобы дети правда поняли. Нет, почувствовали.

– Единый. Неделимый. Свет, – чеканит дядя еще раз. – Солнечный – днем, лунный – ночью. Священники творили разные молитвы для разных людей. Солнечные отвечали за «явные сферы» – полевые работы, ремесла, семью. Лунные ведали «тайными сферами» – наукой, медициной, дипломатией, искусством войны… – тонкая улыбка, которую вряд ли различает кто-то, кроме Хельмо, мелькает в бороде. – Верно все, верно… уже тогда они хотели над нами возвыситься. Забирали все влияние, стремились убедить императора, что народ можно только гнать хворостиной, что не видит он дальше топора и сохи.

Кто-то – не царевич ли Митро? – почему-то хихикает над словом «соха». Дядя смотрит на него устало, но мирно и, заложа руки за спину, проходится вправо, потом влево. Осанка гордая, мерцает на одежде вышивка. Хельмо видит: дети жадно следят за ним – верный товарищ по играм Бурго, и пухлый добряк Хэно, и царевны Димира и Анута, и красивая стрелецкая дочка Сира, и все-все. Они, и постарше, и помладше, рассматривают самого родного человека Хельмо, как диковинное полубожество, не замечая даже, что он подволакивает калечную ногу. И Хельмо ощущает нежную гордость.

– Священники Солнца были народу ближе, пусть не вершили больших дел, – продолжает дядя. – На них держалась страна. Но их храмы были нищими в сравнении с храмами лунных, куда ходили богачи. Они не получали таких пожертвований и не вправе были давать императору советы. Зато как умирать в боях – так им, с народом вместе. И вот они зароптали. Потому что поняли вдруг, на чем, кроме денег, держится лунный гнет.

Хинсдро замолкает и пытливее осматривает ряды детей. Их набилось десятка два, они все тянут шеи, ерзают, и Хельмо тоже. Колотится сердце: сейчас будет важное. Что?

– Итак, кто расскажет мне… – Хинсдро медленно складывает широкие рукава у груди так, что в них тонут сами руки, – историю Спасителя Нашего, Милосердного Воителя Хийаро? Кто поведает ее остальным? Есть смельчаки?

И он улыбается, теперь открыто, ласково. Но что-то нет леса рук, все застеснялись – так действуют дядины глаза. Не зря, может, говорят, что род он ведет от иноземных нуц, от людей, чья кожа чернее угля, а взор горит в темноте?..

– Никто? – Голос его укоризненно-разочарованный. – Как так?

И, решившись, поняв, что некому уступать, Хельмо делает то, чего так хотел еще на первых словах: вскидывает ладошку, звонко вопит: «Я!» Ловит несколько взглядов и перезвон девичьего хихиканья, но держит руку твердо, а потом еще и говорит:

– Я расскажу.

Глаза его встречаются с дядиными – и улыбку можно забрать себе. Улыбки все достаются храбрым, кто-то знакомый говорил так, не сам ли царь? Дядя еще и мягко кивает: «Попробуй. Мы слушаем». И Хельмо тихо, стараясь искать одновременно и простые, и красивые фразы, точно ступая по обледенелой реке, начинает с древних времен:

– Род человечий самозародился из земли. И были первые люди невежественны и грешны. Не щадили они других тварей, не щадили друг друга, законом им служила сила.

– Верно, – дядя кивает вновь. На вставшего с лавки Хельмо глядят все больше детей.

– Грехов накопилось так много, что приманили они однажды Полчища Тьмы, – слегка путаясь, продолжает он. – Ужасные и… вездесущие силы неба. Тьма слилась в Чудовищного змея о семи головах и проглотила луну, солнце, звезды. И мир погрузился в беду.

– Ой! – пищит кто-то. На него шикают.

– Большинство людей умерло от голода и холода, оставшиеся ослепли и стали молить о помощи, зная, что тоже долго не