КГБ. Мифы и реальность. Воспоминания советского разведчика и его жены - Галина Львовна Кузичкина (Кокосова)

иногда прямо плевали на них. Солдаты не реагировали, у них не было приказа противодействовать толпе. В конце концов командир охранявшей наше посольство части попросил нашего разрешения на расположение своих солдат на территории посольства с тем, чтобы не провоцировать толпу своим присутствием на улице. После некоторых колебаний посол согласился. Ведь солдаты были приданы нам для защиты. В первые моменты солдаты держались с нами очень сухо, ожидая, наверное, что КГБ начнет их всех вербовать. Мы, видя их состояние, оставили их в покое. Лед растопили дети сотрудников посольства. Сначала они только разговаривали с солдатами, вскоре начали играть с их оружием и затем между ними уже проходили футбольные баталии. Постепенно и нам удалось разговориться с солдатами и офицерами. Тема, естественно, была одна — что происходит? Они говорили, что у них есть строжайший приказ не вступать в конфликт с демонстрантами. Одни солдаты с этим соглашались, другие, особенно офицеры, были сторонниками жестких мер.

Положение становилось все более угрожающим. Режим шаха начинал терять контроль над ситуацией. Наконец сторонники жестких мер убедили шаха продемонстрировать силу.

8 сентября 1978 года на площади Жале, расположенной в восточной части Тегерана, состоялась многотысячная демонстрация. С самого раннего утра туда из мечетей начали стекаться огромные толпы народа. К полудню площадь Жале была до отказа заполнена демонстрантами. И вот в это время появились войска. Площадь была быстро оцеплена и подходы к ней перекрыты. Сделать это войскам было довольно просто. Эта площадь представляет из себя круг, и к ней ведут всего четыре улицы, перекрыв которые солдаты заперли людей на площади, как в колодце, и открыли по ним огонь. Целью этой акции был не разгон демонстрации, а уничтожение ее участников. Не переставая стрелять, солдаты двигались на площадь со всех прилегающих улиц. Стреляли прямо в толпу из автоматического оружия. Над площадью висели военные вертолеты, поливавшие демонстрантов из пулеметов.

Площадь Жале находилась километрах в четырех от советского посольства, и поэтому нам было хорошо слышна стрельба. И продолжалась эта стрельба с полудня где-то до 11 часов вечера. Все возможные подходы к площади Жале были перекрыты войсками. Люди, находившиеся вне площади, могли только гадать, что там происходило. Солдаты держали площадь оцепленной до следующего утра. На следующее утро практически никаких следов массового побоища на площади видно не было. Все трупы были ночью вывезены куда-то. Кровь с мостовой была смыта пожарными машинами. Точное число погибших никому известно не было. Однако ходили слухи, что было убито несколько тысяч человек.

Массовый расстрел на площади Жале не принес для сторонников жестких мер эффекта, так как шах воспротивился проведению следующего шага в подавлении волнений. Этот шаг заключался в аресте всех руководящих лиц оппозиции, списки которых были уже подготовлены. Так нерешительность шаха сыграла на руку оппозиции. Пролитая кровь еще больше раздразнила народ. Муллы объявили погибших жертвами во имя ислама и Аллаха. Духовенство призывало к отмщению за пролитую кровь. Началась новая волна демонстраций в связи с нескончаемыми поминками по погибшим.

Шахский режим молчал по поводу событий на площади Жале. Никто не хотел брать на себя ответственность. По Тегерану ползли слухи, распускаемые, видимо, военными, о том, что расстрел демонстрации был осуществлен совсем не иранскими солдатами, а какими-то иностранцами в форме без опознавательных знаков. Говорили, что это были израильские коммандос, специально доставленные в Иран для проведения этой операции по просьбе самого шаха. Таким образом военные пытались отмежеваться от содеянного. Однако, по разведывательным данным резидентуры ГРУ, никаких иностранцев на площади Жале не было. Вся операция была осуществлена коммандос из иранской дивизии войск специального назначения.

Реакция тегеранцев на расстрел демонстрации на площади Жале была разная и иногда довольно удивительная. Мы в резидентуре КГБ ожидали информацию, осуждающую акцию властей. Однако все вышло по-другому. Сторонники шахского режима полностью поддерживали эту акцию, сетуя только на то, что мера эта была запоздалой и нужно было применить силу оружия с самого начала. Все они сходились в одном, говоря: «Пять тысяч человек убили? Десять нужно было перестрелять, и гораздо раньше, чтобы остановить эту черную чуму! Ведь вы, европейцы, себе даже не представляете, какой ужас надвигается на Иран в лице власти духовенства. Шахские репрессии покажутся детской забавой по сравнению с тем, что они сделают со страной».

Не нашли мы особой печали по убитым и среди противников шахского режима. Приходившие к нам в консульство революционно настроенные молодые люди, видевшие в Советском Союзе своего кумира, восторженно говорили о революции: «Мы хотим построить в стране общество, как у вас в СССР! А о пролитой крови беспокоиться не следует. Чем больше крови, тем злее будут народные массы и тем быстрее они свергнут шахский режим. Не нужно скорбеть по убитым. Шахиды (погибшие во имя ислама) попадают прямо в рай, и им можно только завидовать».

Мне приходилось беседовать со многими подобного рода революционерами, которые хотели устроить в Иране общество по образцу советского. Смотрел я на них и думал: «Куда же вы, мальчики, лезете? Ох и дорого вам придется заплатить за свою наивность!» Мне хотелось их остановить, предупредить об опасности их заблуждений, рассказать о лживости всей советской системы. Но сделать этого я, естественно, не мог. Да и они, ослепленные и оглупленные коммунистической и исламской пропагандой, мне бы все равно не поверили.

Бравые начинания резидента КГБ Ивана Анисимовича Фадейкина неожиданно прервались. Он заразился гепатитом, и его поместили в советский госпиталь в Тегеране. Болезнь вылилась в тяжелую форму, и хотя все врачи в один голос утверждали, что Фадейкина можно вылечить на месте, посол настоял на его немедленной отправке в Москву. «Мы не можем рисковать жизнью такого выдающегося деятеля советского государства», — с чувством сказал посол Владимир Михайлович Виноградов. Сам Фадейкин решение принять не мог, он пребывал в полусознании. Никто с послом спорить не стал. Кому хотелось брать на себя ответственность. Фадейкин был отправлен в Москву ближайшим самолетом.

Посол под благовидным предлогом избавился от своего злейшего врага. Но одно дело — отправить резидента КГБ в Москву, другое дело — сделать так, чтобы он не вернулся. И наш посол нашел выход. Вслед за отправлением Фадейкина в Москву он написал личное письмо председателю КГБ Юрию Андропову. В этом письме посол облил резидента невероятной грязью, обвиняя его в чем угодно, включая высказывания против «руководящей роли коммунистической партии Советского Союза». Он прекрасно знал, что делает.

Фадейкин находился на излечении в госпитале где-то месяцев семь. Когда он оттуда вышел, его тут же вызвал к себе