КГБ. Мифы и реальность. Воспоминания советского разведчика и его жены - Галина Львовна Кузичкина (Кокосова)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все это происходило без какого бы то ни было одобрения со стороны советских советников. Наоборот, они старались противодействовать, но это не помогало. Тараки разослал секретные инструкции своим функционерам, говорящие, что они должны слушать и соглашаться с советскими, однако делать только то, что поступает в приказах непосредственно от него.
Советским представителям в Афганистане было ясно, что Тараки ведет страну к катастрофе, однако в политбюро это видеть не хотели.
Это было началом афганской трагедии.
Все, что мне удалось узнать о событиях в Афганистане от своих друзей и знакомых, было интересно, но особого впечатления на меня не произвело. Для меня это было еще одним доказательством безмозглой политики брежневско-сусловского руководства. Меня больше занимало то, что происходило в Иране. А события там развивались довольно стремительно.
Именно этот отпуск 1978 года на южном берегу Крыма получился замечательным. Мы прилетели в Симферополь и сразу же на такси отправились в гости к нашим тегеранским друзьям Боре и Маше Гуляевым. Родители Бориса жили в собственном доме на окраине города, Боря и Маша гостили у них, а мы воспользовались возможностью повидаться.
Условия в Ливадии конкретно у нас были довольно скромными, мы жили в комнате в так называемом Свитском корпусе, туалет и душ общие, но нас все устраивало. Свитский корпус был отдан «для отдыха рабочих и крестьян» очень давно, и я, к своему удивлению, среди старых фотографий нашла фото такой же комнаты, а может быть, даже нашей, сделанное в 1935 году во время инспекционной поездки моего деда, ведь он был начальником инспекции Наркомзема.
Совсем недалеко от Ливадии отдыхала еще одна наша тегеранская знакомая — врач-рентгенолог Наталия Вячеславовна с мужем. И вот когда мы приехали к ним во Фрунзенское, то почувствовали разительное отличие от возможностей КГБ и КПСС. Собственный уединенный пляж с завезенным песком и мелкой галькой, небольшое здание на несколько номеров, у моря почти никого, все только для своих. Наталия Вячеславовна была врачом в «кремлевке», а ее муж Николай Михайлович был журналистом, членом редколлегии журнала «Наука и жизнь». Он станет одним из немногих людей, которые не изменили своего отношения ко мне после 1982 года; желая поддержать меня, он даже пытался приглашать меня на светские мероприятия типа приема в посольстве ЧССР и другие, но я не хотела портить ему репутацию и отказывалась от предложений.
Через несколько лет, в 1984 году, я снова оказалась в Ливадии и, как всегда, с опозданием поняла, что нельзя мне с кем-то другим быть там, где мы с Володей были так счастливы. Я в слезах выдержала пару часов, спасалась просто бегством. Хорошо, что тот, с кем я была, понял или сделал вид, что понял, а не счел меня сумасшедшей.
Глава 11
Я вернулся в Иран из отпуска в начале сентября 1978 года. За время моего полуторамесячного отсутствия политическое положение в стране неузнаваемо изменилось.
От моего тихого и спокойного Тегерана не осталось и следа. Демонстрации теперь происходили почти каждый день, и их мощь постоянно нарастала. С самого начала волнений в декабре 1977 года шахский режим проявлял нерешительность. Этому во многом способствовала позиция американцев и, в частности, президента Картера, который, будучи приверженцем защиты прав человека, не советовал шаху применять жесткие меры для подавления волнений в стране. Да и сам шах, надо заметить, не склонен был это делать. Чувствуя слабину и нерешительность режима, оппозиция усиливала свою деятельность. Помимо демонстраций, по всей стране начали происходить забастовки рабочих и служащих. Самой крупной забастовкой была забастовка рабочих нефтедобывающей промышленности. В Иране начались перебои с бензином и продовольствием.
В Тегеране и по всей стране распространялись кассеты с записями речей какого-то аятоллы Хомейни. В этих речах мулла призывал к свержению шахского режима, обзывая его всякими словами и особо не стесняясь в выражениях. Имя Хомейни нам ничего не говорило. В резидентуре КГБ его никто не помнил даже из старых офицеров. Мы запросили Центр, и там после рытья в архивах откопали кое-что об этом человеке: «Шахские реформы 1962 года привели к волнениям, организованным исламским духовенством. Одним из лидеров этих волнений был аятолла Хомейни. После подавления волнений он был выслан из страны в Ирак, где и проживал до настоящего времени». Вот и вся информация о Хомейни, которую смог нам сообщить Центр. Одновременно резидентуре было дано указание собрать весь возможный материал об этом мулле.
Для того чтобы правильно понять суть происходившего в Иране конфликта, необходимо обратиться к его историческим истокам.
Политические брожения, переполнявшие Европу конца 19-го — начала 20 века, не обошли и Иран, где начали проявлять активность буржуазно-националистические силы. Подобные исторические процессы всегда выталкивают на поверхность сильные личности. Такой личностью был Реза-хан, отец последнего шаха Ирана. Реза-хан начал свою карьеру есаулом иранской казачьей дивизии, созданной по образцу русских казачьих формирований. Будучи человеком от природы умным и волевым, Реза-хан сделал молниеносную карьеру в армии и в 1924 году был уже военным министром в иранском правительстве. Находясь на этой должности, он в 1925 году организовал военный переворот, в результате которого была свергнута династия Каджаров, правившая в Иране с 1736 года. Реза-хан объявил себя верховным правителем и присвоил себе имя Реза-шах Пехлеви. Имя Пехлеви должно было указывать на то, что новый шах Ирана ведет свой род из династии Ахеменидов, правившей в Иране с середины 6 века до нашей эры. Это был
