Тролльхеттен - Сергей Болотников

Пятнадцатилетняя нервная дочь Федора Рябова, встав в два часа ночи со своей измятой постели и проследовав в туалет, обнаружила своего папаню сидящим верхом на табурете посреди абсолютно темной кухни и смотрящего на луну. При этом папаша Рябов что-то невнятно бормотал и все трогал волосатой рукой уродливый шрам, образовавшийся у него на месте рваной зубами раны. Заслышав шаги дочурки, отец немедленно повернулся и кинул на дитя свое такой огненно-тяжелый взгляд, что дочь поняла — если переживет эту ночь, завтра соберет вещи и поскорей покинет отчий дом.

Ну и наконец, псы. С животными что-то происходило, потому что они вместо привычных стаек по три-четыре собаки стали вдруг сбиваться в исполинские, пестрящие клыками и когтями орды, которые ничего не боялись и нападали на людей уже средь бела дня. Дошло до того, что обнаглевшие псы в три часа пополудни нагрянули в продуктовый магазин, где запугав до невозможности молоденьких продавщиц, устроили натуральный разгром, порвав и утащив все, до чего могли дотянуться, в том числе и двенадцать пакетов с детским питанием, которое, как известно, считают съедобным только младенцы.

Когда гордо шагающая армия, числом никак не менее пятидесяти голов, ранним вечером прошествовала по Центральной улице, словно представители новой городской власти, горожане решили — надо что-то делать. С помощью телефонов и печатного (а иногда и непечатного слова), были найдены и мобилизованы все зарегистрированные охотники города вкупе с собаколовами. Привлекли также милицию с их штатным оружием и, в первый и последний раз — городских же бандитов, которым сейчас приходилось тяжело по причине крупного передела собственности. Говорят, сам Босх отрядил для спасения города от собак часть своей охраны с Ак-47. Группа набралась приличная, такой вполне можно было штурмовать средних размеров город. Стрелки все время грызлись между собой, но общее благое дело не давало им сцепиться по серьезному.

И вот, неделю спустя после воцарения тьмы, опять же после заката началась Большая Охота на отбившихся от рук собак, эхо от которой гремело еще дней пять, а гильзы — картонные с рисованной уткой, латунные с красным ободком и вытянутые автоматные находили уже много позже, как немое свидетельство некой прошедшей войны. Волки настороженно остановились, чутко нюхая влажными носами воздух. За последнее время звери исхудали, и благородная длинная шерсть матерого самца теперь висела слипшимися лохмами. Да и огонька в глазах поубавилось — теперь они иногда вовсе напоминали дешевые желтые стекляшки, сияющие пустым идиотизмом, как у мягкой игрушки в магазине. Голод подводил волчье брюхо, но поесть теперь удавалось редко. Помойки. Верные, хотя и неблагородные источники пищи, теперь были закрыты и находились под неусыпным контролем кодлы псов, которые словно считали их теперь своими официальными кормушками и безоговорочно пропускали только жильцов с полными ведрами отбросов.

И воздух пах неспокойно — горькая тревога словно навеки поселилась там, не давала ни минуты покоя и отдыха. Звери давно бы сбежали из города, но что-то держало их тут, в этой вотчине бетонных домов и прямых улиц, в этом тесном муравейнике людских судеб, намертво переплетенных какими-то загадочными узлами.

А сегодня было особенно гадко. Черная вуаль так сгустилась, что волки почти видели ее, пусть не глазами, а своим чутким носом.

Сегодня что-то случится. Очередной пункт в выбранной неизвестно кем программе, очередная чумная станция на пути двадцати трехтысячного экспресса. Черная ширма в небесах колыхалась и пахла смертью.

Так и есть, в отдалении залаяли псы — дружно, слаженно, они все теперь делали вместе. Брех их был не агрессивный, скорее отвлекающий. Волчица нервно взрыкнула и переступила лапами, глаза ее отразили луну — два желто-зеленых пустых круга.

И она вздрогнула, когда ветер донес звук выстрела. Залп, а после этого секундную тишину нарушил уже не отвлекающий, истерический собачий лай. Какая-то псина дико визжала, как визжат только смертельно раненые. Грохнуло еще раз, раскатисто, гулко, не меньше десяти стволов. Волк слушал, склонив лобастую голову на бок. Слабый ветерок пролетел вдоль улицы, кружа за собой мертвые ломкие листья. Ветер принес резкий запах пороха, адреналина и отчетливый медный — крови. От этого медного духа волк оскалил клыки и зарычал. Его примитивное звериное сознание медленно решало — бежать или остаться. Вроде бы стреляют далеко…

От угла старого кирпичного дома отделилась тень и, выплыв на середину улицы в лунный свет, оказалась человеком в поношенном бесцветном плаще. Его шатало, а пах он резко, сивушными маслами. Взгляд его был еще бессмысленнее, чем у зверей, расфокусированные зрачки плавали, а потом сосредоточились на волках.

— А! — сказал пьяный, — собачки… серые собачки, шатаетесь тут. Штоб вы передохли все… А впрочем… — он запнулся, словно потеряв нить, а потом поднял голову и все же довершил, — впрочем, вас и так сегодня стрельнут. Пшли отсюда… Пшли!

Он махнул руками, и волки поспешно бросились прочь — месяцы, проведенные в городе научили их быть осторожными с людьми.

Не успели серые свернуть на Покаянную и пройти вдоль нее метров сто вниз к речке, как совсем рядом, на параллельной улице грянул залп. Так рядом и так громко, что у волков разом вздыбилась шерсть, а клыки обнажились в беззвучном оскале.

На перекресток выскочили две собаки, такие облезлые и запаршивевшие, что казались совершенно одинаковыми, несмотря на явно разные породы. Псы неслись во весь опор, хвосты поджаты, с клыков капает пена. Громыхнуло еще раз, потом раздались частые одиночные выстрелы. Псы перекувырнулись через головы и грянулись на асфальт, где и застыли неподвижно. Лохматые шкуры были все в дырках, кровь широким веером окропила дорожное покрытие.

Плеснуло светом, и возле псов появились люди. Фонари в их руках испускали яркий белый свет, лучи хищно шарили по темным углам. Секунда, и один луч упал на замерших волков.

— Э!!! — крикнул кто-то из охотников, — тут еще псы! Двое! — и без паузы вскинул к плечу дробовик.

Громыхнуло. Асфальт перед волками вздыбился и плюнул в небо острой крошкой. Звери кинулись прочь. В окнах домов затеплился свет — слабенький, от керосинок или свечей. С грохотом отворилось окно. Сварливый женский голос крикнул на всю улицу:

— Что творите? В кого стреляете, А!?

На его фоне еще один голос, причитал слезливо:

— Мама! Мама, ну отойди от окна! Какое нам дело, кто в кого стреляет.

— Да в собак мы стреляем! — завопил один из охотников, — не в людей! Уйдите от окна!

— Семеныч! — крикнул кто-то позади, — они на Граненную свернули, там еще десяток!!

— Окружай по Моложской, а то к реке прорвутся!!!

— Да вот еще! Вот! — выстрел, еще один, потом очередь из АК, гулкая и раскатистая. — Трех завалили, один ушел.

Волки неслись, не чуя лап, косились вправо — там в проемах между домами мелькал свет, а на его фоне силуэты вооруженных людей. На очередном перекрестке в них чуть не попали — тут выстроилась редкая цепь из десяти человек. Едва завидев две серые молнии, что несутся через улицы, они тут же открыли огонь. Пули пробороздили асфальт, звонко грохнула неработающая лампа в фонаре. Зазвенело стекло.

— Ушли, кабыздохи!

— Стекло зря разбили, может там жил кто?

— Да плевать, все равно не спросят. В темноте лиц не разглядеть.

Тут и там шли охотники, рассредоточивались по районам мелкими группами, грамотно окружали мятущихся псов и безжалостно их отстреливали. Трупы не собирал никто — их было слишком много, и эту грязную работу оставили на завтра, так что с утра горожане могли полюбоваться на истерзанные туши своих хвостатых мучителей, лежащих почти на всех главных перекрестках города. От некоторых животных осталось немного — стреляли из охотничьих ружей, в том числе и из таких калибров, с какими ходят разве что на медведей, а то и на слонов.

В городе словно разразилась неистовая гроза — гремело почти без перерыва, иногда залпами, иногда очередями, но чаще одиночными — сухо, трескуче. Обыватели высовывали любопытные головы в окно, силясь разглядеть хоть что-то в мельтешении света и гротескных теней, но когда громыхать начинало подозрительно рядом с ними, поспешно убирали свое ценное достояние из проема.

Странно, как в эту ночь никого не убили. Охотники были везде и стреляли навскидку, на шевеление, зачастую проверяя, в кого попали, уже после выстрела. Их крики, команды и смачная ругань далеко разносились по опустевшим улицам.

Так, чуть не застрелили банду мелких воришек, что под шумок обчищали квартиру на первом этаже старой хрущобы. Вылезая через разбитое окно и ориентируясь в почти полной темноте, они привлекли внимание охотников. На предупредительные крики воры естественно не ответили и только ускорили эвакуацию из ограбленной квартиры. Тут по ним и открыли огонь. Пули выщипали кирпич вокруг окна, растрескались деревянные рамы, а один из грабителей получил свинцовый клевок ниже поясницы и заорал так, как ни одна собака заорать не может. Увидев группы вооруженных людей справа и слева от себя, воры побросали награбленное (среди которого был модерновый телевизор, звучно разбившийся при падении) и поспешили сдаться на милость пленителей. Грабителей под конвоем отправили в милицию, где они и просидели до утра в абсолютно пустом темном помещении, так что часа через четыре уже были готовы завыть, как хвостатые жертвы ночной бойни.