Тролльхеттен - Сергей Болотников

И никого. Ошарашенные ходоки, прочесав дом снизу доверху, возвращались назад, предоставляя народу вместо зарвавшихся властей, которые должны ответить за совершенное и, возможно, быть вздернутыми на ближайшем фонарном столбе, лишь свои пустые руки. «Парламентарии» выходили на широкие мраморные ступеньки и видели через площадь крошечные фигурки своих собратьев, также выходящих из суда и милиции.

Толпа думала долго, но и до этого многоглавого организма, наконец, дошло очевидное — городская власть спаковала манатки и сбежала, бросив своих подопечных на произвол судьбы.

Реакция была разная, на головы бежавших властей обрушивалось столько заковыристых проклятий, что если бы слова могли ранить, от отцов города остался бы даже не скелет — один прах. Кто-то падал без сил на холодный асфальт и заливался слезами, кто-то матерился в голос, кто-то потрясенно молчал.

Единодушно порешили, что беглецы и есть виновники всех отключений. Новость эта ничуть не обрадовала горожан. Некоторые из них, забравшись на фонарь, дабы возвыситься над людской массой, призывали созвать новый городской совет и учредить собственное правительство. Другие вопили насчет того, что власти не могли далеко убежать и наверняка прячутся где-то в городе, что было уже совершеннейшим маразмом, потому что даже младшим братьям сыновей работников завода было понятно, что обладая личным автотранспортом, эти душегубы уже давно за чертой поселения, а то и за чертой области.

Резкий женский голос вопил надрывно: «А милиция где?! Их к ответу призовем!!!» И тут обнаружилось, что рядовые стражи порядка тоже здесь в толпе, по большей части принимали участие в шествии и знать не знают, куда подевалось все их начальство. Некоторым из них, правда, по инерции все-таки набили лицевую часть, но и эти потасовки быстро сошли на нет ввиду явной бесполезности.

Толпа постояла так минут пятнадцать между пустыми темными зданиями, которые раньше были сердцем города, и стала потихоньку расходиться. Один, другой — люди с целеустремленными внимательными лицами — нет, они не собирались организовывать свое управление городом, да и искать никого не хотели.

Эти собирались бежать.

И чем быстрее, тем лучше. Еще десять минут, и на месте грозной массы людей, объединенных ненавистью к властям теперь было несколько тысяч бегущих с корабля крыс. Больше никто не выкрикивал лозунгов, напротив, было очень тихо. Люди уходили с площади и сразу направлялись к себе домой — паковать вещи.

Еще через четверть часа на площади не осталось не единого человека. Одинокие факелы дотлевали на асфальте обреченными костерками. Разрозненное людское скопище, с каждым мигом становящееся все более редким, поползло вниз по Центральной, временами испуская тоненькие ручейки людей, что сворачивали в свои дворы.

Вот так бесславно и закончился последний городской бунт. Бунт электрический. Позади уходящей толпы темные личности, коих всегда хватает при любых людских беспокойствах, споро начали бить витрины дорогих магазинов и взламывать двери закрытых по случаю темноты ларьков. Но это быстро прекратили опомнившиеся стражи порядка, решившие в отсутствии начальства продолжать нести свою службу. На пересечении Центральной и малой Зеленовской у них случилась крупная перестрелка с грабителями, потрошившими элитный магазин кожи, в ходе которой четверо бандитов были застрелены, а один получил три пули в спину и удрал, подвывая. Свидетели, заикаясь, рассказывали, что из-под кожанки у него торчали длинные черные уши в окружении жесткой щетины.

К трем ночи город ошеломленно замер. Ранее бывшего многолюдья не было и в помине. По абсолютно вымершим улицам шатались растущими на глазах стаями бродячие собаки, гавкались у помоек и наводили страх на тех, кто все-таки решился высунуть нос наружу.

Уже первые лучи утренней зари пали на новое столпотворение. Доверху груженые вещами, горожане бежали прочь. Везло тем, у кого были машины — прогибающиеся до земли от нагруженного, автомобили мигом заполонили Центральную улицу, образовав непроезжую жуткую пробку, в которой гудели, ревели двигателями и осыпали утренний воздух матами беглецы. Впередиидущим автолюбителям удалось вырваться на шоссе, и они поспешно гнали прочь, благодаря судьбу за оказанное им доверие. После вчерашней мутной ночи над людьми витала уже не тревога, а самый настоящий страх.

К тому же оказалось, что все до единой городские бензоколонки лишены бензина, полностью перейдя на поставку газа. Их удивленные служащие (те, которые еще не сбежали), только разводили руками, обозревая километровую очередь обездоленных горючим механических коней. Понявшие, что покинуть на колесах родимый край не смогут, жильцы впали в отчаяние, а некоторые прямо так и бросали свои машины и, нагруженные тюками и многочисленной родней, направляли стопы в сторону вокзала.

Надо сказать, что и тем, кто, заправленный под завязку из старых запасов, пересек городскую черту, далеко уйти не удалось. Через три километра вниз по шоссе обнаружился грандиозный бревенчатый завал, из-за которого неизвестные личности временами открывали огонь из охотничьих ружей. Перед этой устрашающей баррикадой уже занимались игривым пламенем три подбитых автомобиля. Так как с внешней стороны прижимать бандитов никто не спешил, спешно вызвали оставшиеся силы городской милиции (которых оказалось ровно двадцать два, из них половина среди беглецов). Разразилась новая перестрелка, после чего прячущиеся за баррикадами решили, что жизнь их все же бесценна, и поспешили покинуть свою крепость. Окинув взглядом завал, оставшиеся стражи авторитетно высказались в том смысле, что растащить его быстро не удастся, и если мы все же хотим покинуть земли отцов, то ехать надо в обратную сторону. Пока разворачивали многоголовое автостадо, прошло часа два, и три десятка машин оказались легко и сильно побитыми.

Вспотевшие, взмыленные и уставшие беглецы совсем не удивились, обнаружив точно такой же завал через шесть километров. Оттуда никто не стрелял, но и авторы баррикад оказались анонимами.

После этого самые отчаянные горожане кинули машины и, перейдя завал, пошли дальше пешком, проклиная всех и вся. Те, кто поспокойнее и помудрее, разворачивали машины обратно в город, памятуя о поездах.

А некоторые сказали: «Хорошо ли мы подумали, оставляя наш город. А может, тут еще все обойдется? Авось не помрем». Эти, рассудительные, отправлялись назад, а там уже неспешно разгружались у собственных домов, и даже снисходительно поглядывали на мятущихся беглецов. Центральные улицы враз покрылись слоем мусора, словно прошедшую ночь здесь только и делали, что переворачивали мусорные баки.

Билетов в кассах вокзала не оказалось. А сами кассы были наглухо закрыты и ощетинивались не внушающими надежды табличками. На узкий городской перрон набилась многотысячная толпа, и кого-то то и дело скидывали на рельсы, и он с возмущенной руганью лез обратно. Там, где не было людей, был багаж, возвышающийся среди бегущих горожан, как масштабированные утесы с квадратными гранями. От броских этикеток рябило в глазах.

В очах людей застыло отчаяние и приглушенный огонь стоиков. Они собирались дождаться поезда, а потом сесть в него, неважно какой ценой.

Во взволнованной людской толпе то и дело кого-то обкрадывали, и жертва догадывалась об этом лишь много часов спустя.

К полудню оказалось, что кассы были закрыты не зря — поезда не ходили, так как иссякло питающее локомотивы электричество. По слухам, этой ночью где-то в пригороде остановился скорый экспресс, доверху напичканный пассажирами, полностью закупорив восточное направление. Помощь к обездвиженному поезду не пришла, и его несчастным пассажирам, в конце концов, пришлось добираться до города пешком. А когда в область придет новый поезд, никто не знал — транзитные тут бывали крайне редко, а пригородные линии были все обесточены.

В два часа дня мимо истомившейся, издерганной толпы полным ходом пронесся ярко-желтый с черными полосами дизельный локомотив, сразу указавший путь к спасению. Управлялся тепловоз неизвестно кем, и хотя отчаянные горячие головы из ожидающих попытались на своих двоих догнать убегающий перекатчик, пользы это не принесло — подсесть не смог никто.

Мигом выделившиеся активисты предложили сформировать собственный состав и начали поиск ведающих в вагоновождении среди толпы. Таковой нашелся всего один — Николай Поликарпович Смайлин, семидесяти шести лет от роду, страдающий подагрой и сильной тугоухостью. Долго вникая в предложенное, Николай Поликарпович, наконец, согласился повести состав и даже научить молодое поколение. Тем более что наука эта, по его словам, немудреная.

Бережно поддерживаемый активистами под руки, дряхлый вагоновожатый удалился в сторону депо вместе с немалой кучкой сочувствующих и любопытных. Там их ждало сильнейшее разочарование — единственным оставшимся на ходу тепловозом был тот самый, что самое малое время назад пронесся мимо перрона и скрылся в неведомых далях. Народ пару раз нелестно выразился по поводу неизвестных извергов, лишивших город последней надежды, и пошел назад нести унылую весть ждущим.