Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман

Приложение 3

Высоцкий и официальные поэты

Поскольку данная тема неоднократно привлекала внимание исследователей[3105], остановимся на двух наиболее знаковых фигурах: Вознесенском и Евтушенко, по произведениям которых в Театре на Таганке было поставлено несколько спектаклей.

Валерий Золотухин так вспоминал о тех временах: «Правда, у Вознесенского есть поэма о Ленине “Лонжюмо” (которую он написал в 1962 — 1963 годах) и стихи “Уберите Ленина с денег” (которые он написал в 1967 году). Сейчас кое-кто упрекает его за эти сочинения. Но дело в том, что он писал всё это не как конъюнктурщик, а как дитя своего времени, воспитывавшийся в советском духе, и писал всё это от души. Тогда в нашей стране было атеистическое время, люди не верили в Бога, но всем всегда хочется верить в какие-то идеалы, в какие-то высокие идеи. И поэтому советские люди верили в идеи социализма и коммунизма, верили в Ленина и в Сталина. И Вознесенский верил, когда был молодым. Тогда он и написал поэму о Ленине и стихи “Уберите Ленина с денег”, и написал это со всей силой таланта поэта-художника и с гражданским темпераментом… <…> А информации об этом [о красном терроре. — Я.К.] у народа не было. Ни о Ленине, который требовал расстреливать всех подряд: расстрелять! расстрелять! расстрелять! Ни о Сталине, который тоже не уступал ему в этом. Она появилась позже»[3106].

Однако вот ведь в чем закавыка: Высоцкий, который был младше Евтушенко и Вознесенского на пять лет, не прославлял в своих песнях ни Ленина, ни Сталина, ни коммунизм, ни Братскую ГЭС. Да и информация о преступлениях Ленина была у него еще с конца 50-х (от троюродного дяди Павла Леонидова), а о лагерях ему было известно в том числе от двоюродного брата Николая Гордюшина, прошедшего ГУЛАГ. Короче говоря: тот, кто хотел знать правду, тот ее знал.

Возможно, дело здесь еще в том, что Высоцкий принадлежал к другому поколению — 16-18-летних ребят, на которых обрушился 20-й съезд и поломал у них веру не только в Сталина, но и вообще в советский строй[3107], а Евтушенко и Вознесенский в 1956 году были уже сложившимися личностями и официальными поэтами и на подобную ломку мировоззрения решиться не могли. Кроме того, они любой ценой стремились напечататься, а для этого нужно было демонстрировать властям свою лояльность. Как рассказывал Вадим Делоне: «В ту нашу встречу Евтушенко искренне отговаривал меня от гражданских протестов. Говорил, что я гублю свой талант. Что становление поэта невозможно без публикаций. <…> Говорил, что сам он за одно настоящее стихотворение, опубликованное миллионным тиражом на всю Россию, готов написать 10 поденных, готов унижаться. Я спросил: “А не думаете ли Вы, что унижения равно убивают в Вас поэта?” Он возразил, что зато крепко стоит на ногах, набил руку, еще многое сможет…”»[3108].

В отличие от своего коллеги Александра Галича, не желавшего иметь дело с придворными поэтами и их покровителями и в итоге вынужденного покинуть страну, Владимир Высоцкий стремился найти свою нишу в советском обществе и с большим пиететом относился к тем, кто состоял в Союзе писателей, издавал свои книги и имел право на афишные выступления, поскольку и сам мечтал об этом.

По словам Давида Карапетяна, Высоцкий «чурался роли арбитра, считая, что талант искупает многое»[3109], и поэтому общался со многими деятелями культуры, в том числе с теми, у которых была сомнительная репутация.

Начнем с Евгения Евтушенко.

В своих стихах начала 60-х он позиционировал себя как антисталиниста (в 1962 году уже было опубликовано его знаменитое стихотворение «Наследники Сталина») и одновременно ярого коммуниста-ленинца. Вместе с тем он был вхож в любые кабинеты, включая КГБ, а 24 декабря 1962 году на расширенном заседании Идеологической комиссии при ЦК КПСС, организованном Сусловым по распоряжению Хрущева в здании ЦК КПСС на Старой площади по поводу выставки художников-авангардистов в московском Манеже 1 декабря, заявил следующее: «Если кто-нибудь на моем поэтическом вечере скажет что-нибудь антисоветское, я сам своими руками его отведу в органы безопасности. Пусть партия знает, что самый близкий и родной человек станет для меня в таком случае врагом»[3110]. Ну чем не Павлик Морозов?

Высоцкий же в 1962 году напишет: «Я был душой дурного общества, /Ия могу сказать тебе: / Мою фамилью-имя-отчество / Прекрасно знали в КГБ»[3111].

Тогда же, в 1962-м, Евтушенко создал целый гимн коммунизму: «Я коммунист по сущности своей, / Мне коммунизм велит быть злей и злей / К тому, что на пути его стоит. / И с толку я советами не сбит. / И нету во мне робости былой. / И — интересно жить, когда ты злой!»[3112]. Да и в 1960 году он говорил: «Не страшно, что плохо любится, / что грустен, как на беду, / но страшно, что Революцию / хоть в чем-нибудь подведу. / Мне еще много помучиться, / но буду тверд до конца, / и из меня не получится / вкрадчивого льстеца. / И пусть, не в пример неискренним, / рассчитанным чьим-то словам, / меня коммунистом! ” — / вся жизнь моя скажет вам»[3113].

А вот для контраста песня Высоцкого «Штрафные батальоны» (1963): «За этот час не пишем ни строки. / Молись богам войны — артиллеристам! / Ведь мы ж не просто так, мы — штрафники, / Нам не писать: “…считайте коммунистом ”».

Как говорится: «Почувствуйте разницу».

В 1962 году Евтушенко выступил и на заседании Идеологической комиссии при ЦК КПСС, где нагородил много всякой чепухи, но, помимо нее, прибег к жанру публичного доноса: «Сколько бы они ни старались представить нас как людей, якобы при помощи эзоповского языка, при помощи других методов нападающих на то святое, что было у нас в прошлом, это им не удается. Есть подонки, есть подонки вроде Есенина-Вольпина, сочинившего эту грязную, отвратительную книжечку. После того, как мне подсунули под дверь в Лондоне эту книжку, я мыл руки с мылом, и мне всё казалось, что исходит гнилостный запах от этой книжки[3114]. Есть подонки, привлекающие к себе иногда глупых, заблуждающихся парней, которые издают книжки, вроде “Синтаксиса”, “Коктейля” — два поэтических сборничка с несколькими статьями, которые пытаются доказать, что они литературоведческие. Но они не определяют подлинное лицо нашей молодежи. Не они!»[3115].

Воздержимся от нецензурных эпитетов в адрес Евтушенко, хотя