Статский советник - Валерий Пылаев

и мы рисковали загнать панцер под арку или в глухой двор — слишком тесный, чтобы выбраться назад на большой и тяжелой машине. Я отлично помнил поворот с площади Клебера — и после него дорога шла прямо до самого моста через реку на южной части острова. Но к собору и резиденции наместника нужно было сворачивать раньше, через пару сотен метров…

Вот здесь!

Или все-таки чуть дальше, на следующей улице?

— Стой! — заорал. — Поворот налево!

— Здесь?!

— Да… Нет! Нет, черт тебя побери! — Я врезал кулаком по броне. — На следующей улице!!!

Жан-Поль едва успел дернуть рычагом, чтобы не врезаться в угол здания. Стальной бок панцера с диким скрежетом прочертил полосу на кирпичной кладке и снес очередную витрину. Осколки стекла забарабанили по броне, и часть полетела мне в лицо. Защитное плетение надежно защищало меня от такой мелочи, но я все-таки инстинктивно зажмурился. А когда открыл глаза, мы уже снова поворачивали.

Похоже, я все-таки промахнулся: поначалу вокруг было еще предостаточно, но уже через пару десятков метров дома вдруг сдвинулись так, что панцер едва протискивался между ними. Полторы-две сотни лет назад местные архитекторы явно не планировали, что здесь когда-нибудь поедет стальная громадина весом с черт знает сколько тонн. Да и сейчас узенькая улочка предназначалась только для пешеходов.

По ней едва бы проехала даже машина, а панцер и вовсе шел вперед с непрерывным звоном металла, треском дерева и прочими звуками, о происхождении которых я мог только догадываться. На меня со всех стороны сыпалась каменная крошка, щепки, осколки… прилетел даже цветочный горшок куда-то чуть левее крепления пулемета — скорее всего, сбросил кто-нибудь из местных дамочек, разбуженных и насмерть перепуганных грохотом под окнами.

Впрочем, у всей этой вакханалии был и положительный эффект: сам вид стального чудовища, занявшего в ширину всю улицу и с ревом скребущего стены, оказался настолько жутким, что немногочисленные солдаты и полицейские даже не пытались сражаться и удирали изо всех сил. Я уложил где-то с дюжину человек в спину, и еще нескольких Жан-Поль размазал гусеницами.

Ополченцев, которые шли за нами, определенно ждало не самое приятное зрелище.

— Поворачивай! — крикнул я. — Вот сюда, к собору!

Темная громадина вынырнула откуда-то справа, из-за старого трехэтажного здания. Неожиданно, будто соткавшись из предрассветной дымки — но я все равно на мгновение удивился, как мог не заметить собор раньше. Вряд ли он действительно был виден от вокзала, но над домами вокруг возвышался, как могучий великан среди карликов. Видимо, поэтому они так и расступались от него во все стороны, оставляя площадь пустой.

Панцер снова набирал ход. Жан-Поль наверняка без особого труда мог сманеврировать, но вместо этого с явным удовольствием вкатал в асфальт столы и столики на террасе ресторанчика на углу и направил машину наискосок к углу площади. Вперед, за угол собора и снова прямо — к резиденции немецкого наместника Лотарингии и Эльзаса в дворце Рогана.

Где нас, похоже, уже ждали. Не знаю, кто руководил обороной — то ли сам господин наместник, то ли один из немецких офицеров — свое дело он явно знал. От нашего внезапного появления в центре города прошло совсем немного времени, а площадь перед воротами уже успела наполниться импровизированными баррикадами и ощетиниться стволами. Стрелков было не так уж много — от силы треть роты, зато расположились они так, что перекрыли путь до самого собора.

Впрочем, я и так и не планировал обходных маневров.

Пулемет в моих руках снова ожил, но на этот раз ему тут же отозвались два других, колошматя свинцом по броне и выкашивая подоспевших эльзасцев. Один я тут же снес Свечкой, а вот со вторым пришлось повозиться: чертову мясорубку прикрывала “глушилка”, и заткнулась она, только когда я завалил весь расчет вырванными из укреплений мешками и ящиками.

— Вперед! Прорывайтесь к воротам!!!

Я запустил наугад полдюжины Полуденниц и раскрыл Щит, насколько хватало стремительно тающих сил. Заклятье сработало, окружая панцер и пехоту рядом огромным полупрозрачным куполом — зато сожрало резерв чуть ли не подчистую. Пулемет в моих руках сердито рявкнул напоследок и смолк — то ли снова закончились патроны, то ли все-таки заклинило уставшее боевое железо. Звон в ушах тут же затих — только все так же ревел двигатель, гремели гусеницы и орали где-то за моей спиной егеря, добивая остатки солдат.

Площадь перед воротами была буквально завалена телами в серой форме, но уцелевшие отступали к воротам. Видимо, хотели успеть убраться во внутренний двор, захлопнуть тяжелые створки и задержать нас хоть ненадолго — только чтобы вытащить старших офицеров и наместника из резиденции. А еще лучше — вообще с острова, через мосты на южной части, до которых мы никак не успевали добраться — ни я, ни уж тем более Оболенский со своим отрядом.

— Давай, жми! — заорал я. — Ломай ворота!

— Что?! — Жан-Поль снова вынырнул из люка. — Прямо туда?! Ты сумасшедший!

— Слушай меня!

— Нет, черт бы тебя побрал! Панцер слишком большой! Мы не пролезем!

— Пролезем!!!

Я выбрался на трясущуюся крышу и скользнул по броне вперед. Неожиданно легко и быстро — так, что едва не свалился прямо под гусеницы. Зацепился за какую-то скобу, свободной рукой рванул и-за пояса револьвер и принялся палить — без разницы куда, лишь бы помешать копошащимся у ворот фигурам в сером.

— Ломай! — выдохнул я через люк прямо в макушку Жан-Полю. — Не вздумай остановиться, или я сам…

* * *

Vorsicht und Ordnung.

Осторожность и порядок.

Именно так уже сотню с лишним лет звучал девиз семьи Отто Макса фон Лофена. Никакой спешки, порядок в доме и в работе. И осторожность — во всех решениях. На поверку эти два качества неизменно оказывались куда полезнее таких нелепых пережитков прошлого, как преданность, безрассудная отвага или непомерные амбиции, которые нередко заводили достойных людей туда, где никогда не пожелал бы оказаться ни один здравомыслящий.

Осторожность и порядок. В конце концов, именно они позволили прадеду фон Лофена — простому лавочнику из небогатой австрийской провинции — не только уцелеть в непростые времена, но и сколотить изрядный капитал. Они помогли деду приумножить накопленное, а заодно и получить к не самой звучной фамилии благородную приставку “фон”. Ими руководствовался отец, когда женился на дочери обнищавшего аристократа, который в качестве приданного мог предложить только титул фрайхерра — или, как его называли здесь, в Страсбурге — барона.

Осторожность и порядок.

Да чего уж там — и сам фон Лофен без них едва ли смог бы занять