В гору - Анна Оттовна Саксе

— Что вам? — спросила Зента, поднимая глаза от бумаги.

— Я хотела узнать, как с ботиночками?

— С какими ботиночками? — не поняла Зента.

— Ну, с этими. Осенью вы обещались выписать из города, — пояснила женщина. — Ну, совсем не во что Витолдиню обуться. Сам сделал из двух пар отцовских постол одну, начал было в школу ходить, но постолы те были старые, развалились, ничего от них не осталось. Теперь сидит дома и плачет. Очень хочет учиться. Аннине-то господин учитель сам дал старые туфельки своей дочки, и она ходит в школу. А Витолдинь сидит у окна и грустно так смотрит на дорогу. Было бы поближе, так хотя бы тряпками ноги обмотал, а то ведь — пять верст. Очень хочет учиться. И в немецкое время не учился из-за той же обуви. Нам тогда не давали, говорили, вы ждете большевиков — вам, мол, в сороковом году землю дали. Из-за этого же моего Симана в Германию угнали. Жив ли он? Говорят, есть там совсем не дают, а на работу гоняют. Хочется, чтобы Витолдинь попал в школу. И учителя говорят, что голова у него хорошая, понятливый паренек, да вот обуви нет.

Зента нашла какую-то папку и долго перелистывала бумаги. Мирдза видела, что ей неловко. Она покраснела и перелистывала, не поднимая глаз, Лицо женщины все еще светилось надеждой: вот секретарша найдет бумагу и тогда у Витолдиня будут ботинки.

— Нет еще ответа, — немного погодя медленно сказала Зента.

Лицо женщины помрачнело. Словно стараясь спрятаться от холода, она начала кутаться в платок и поправлять на голове косынку.

— Значит, нет еще, — сказала она, не собираясь уходить. — Не знаю, что сказать Витолдиню, как его обмануть? Он так надеялся. Во сне видел, как в новых ботиночках идет в школу. Я, правда, сказала, хорошо если бы хоть постолы дали. Так и тех нет. Что теперь делать?

У Мирдзы защемило сердце, когда она представила себе мальчика, с грустными глазами сидящего у окна и мечтающего о школе. Так она в немецкое время мечтала о гимназии. Сколько раз она ночами плакала, проклинала войну и немцев, разбивших всю жизнь. Но теперь нельзя допустить, чтобы способный мальчик не ходил в школу. Что за равнодушные люди сидят в учреждениях, решающих такие вопросы? И почему Зента так покраснела — не забыла ли она попросту переслать запрос Витолдиня?

— Не знаю, уж стоит ли мне зайти еще раз? — спросила женщина с сомнением. — Боюсь, как бы не надоесть. Ведь у вас и другой работы много.

Мирдза внезапно вспомнила, что у них дома, в ящике, лежат ботинки Карлена, которые стали ему малы.

— Сколько лет вашему Витолдиню? — спросила она.

— Весной, в Юрьев день, минет тринадцать. Летом нанимался в пастухи, но все работы за взрослого делал, — охотно рассказывала мать. — Теперь тоже говорит, наймется к хозяину и заработает на ботинки. Тот, у кого работал летом, обещался справить ему обувь, но уехал неизвестно куда. Жалованья не уплатил. Многие хозяева хотели Витолдиня нанять. Он парнишка здоровый, за все берется. Только я не пустила, надеялась, что вы выхлопочете ботинки. Теперь нам самим опять землицы дали. Правда, на болоте выпал надел, да что ж поделаешь, всем хороших участков не хватило.

— Знаете что, мамаша, — Мирдза поднялась и взяла ее за обе руки, — у меня дома есть ботинки брата. Они, правда, поношены, но некоторое время еще послужат. Завтра приходите за ними в домик Озолов, налево от Рубенского лесочка.

— Так ты дочь Озола! — женщина радостно сжала руку Мирдзы. — Твоего отца я знаю еще с тех времен, когда он был здесь председателем. Тогда нам хорошую землю дали. Спасибо, спасибо, дочка, за ботиночки! Ну и обрадую же я Витолдиня. Завтра с самого утра схожу. Ты ведь меня не знаешь. Я — Мария Перкон, где тебе знать. Мы все время батрачили в дальнем конце волости. Спасибо, спасибо!

Мария Перкон вышла, ступая прямо и легко. В дверях она оглянулась и посмотрела с улыбкой.

Мирдза повернулась к Зенте и пристально посмотрела ей в глаза. Та не выдержала этого взгляда, снова покраснела и потупила взор.

— Значит, ты ее заявление никуда не посылала? — спросила Мирдза с упреком.

— Я, право, не могу понять, как это произошло, — призналась Зента. — Теперь вспоминаю, как в тот вечер мы с Майгой готовили к отправке разные бумаги. Думала, что вложила и эту.

— И почему Марии Перкон надо было дать участок на болоте? — обратилась Мирдза к Яну Приеде. — Разве хорошей земли мало?

— Да я не знаю, как там Калинка подсчитывал, — оправдывался Ян. — По-всякому мудрил. Говорит, иначе нельзя участок в одном куске подобрать. Теперь ведь по пятнадцать гектаров дают, так все пришлось делить заново.

За окном стлались глубокие сумерки, а соединения по телефону все еще не было. Мирдза начала сомневаться, удастся ли так поздно к кому-нибудь дозвониться. Зента зашла к Майге переговорить, нельзя ли скорее связаться. Но линия по-прежнему была занята.

— Ты подожди, — посоветовала Зента Мирдзе. — Они там работают поздно. Вечером их легче поймать, чем днем.

Мирдза ждала. Темнота на дворе все сгущалась. Ничего, это не помешает ей добраться домой. Удалось бы только созвониться и уладить дело, иначе как же показаться на глаза Пакалну и крестьянам своей десятидворки.

Ян Приеде зевнул. Посетителей больше не будет. Он мог бы подняться к себе, наверх, но обе девушки еще сидят здесь, как-то неловко уходить первым. Да и хочется узнать, что получится у Мирдзы с лесными работами. Смешно было бы гонять людей из одной волости в другую. С мельницей тоже плохо. Хорошо бы восстановить свою, но для этого нужно несколько мешков цемента. Гаужен, правда, говорит, что можно обойтись известью, но ее тоже негде взять. Приводной ремень утащили. Поди знай, где искать. Возможно, его уже изрезали на подметки. Со всем столько возни, что не знаешь, с какого конца начинать. Для школы все нет оконных стекол, Салениек каждый день ходит. В класс войти нельзя, через забитые досками окна ветер все тепло выдувает.

Мирдза посмотрела на часы.

— Половина десятого! — воскликнула она. — Не знаю, ждать ли еще?

Зента позвонила Майге.

— Попытайся