Нравы Мальмезонского дворца - Сергей Юрьевич Нечаев

С раннего детства Леон обнаружил буйный и непокорный характер. Он был как две капли воды похож на своего отца в детстве, что особенно умиляло его бабушку Летицию Бонапарт.

В январе 1814 года Наполеон добавил к пенсии Леона еще двенадцать тысяч франков, а в июне 1815 года подарил ему десять акций одной кампании общей стоимостью в сто тысяч франков. Кстати сказать, в своем завещании на острове Святой Елены Наполеон также позаботился о Леоне, которому тогда уже минуло пятнадцать: ему была выписана пенсия в триста тысяч франков.

Отвергнутая императором Элеонора Денюэлль развелась с первым мужем, в 1807 году вышла замуж за пехотного офицера Пьера-Филиппа Ожье и уехала с ним в Испанию. Но через неполных пять лет она овдовела, ее муж попал в плен и умер при отступлении из России. В 1814 году Элеонора нашла третьего мужа – баварского майора графа Карла-Августа фон Люксбург. Их свадьба состоялась в Секенгейме 25 мая 1814 года. Теперь она стала вполне обеспеченной женщиной, и тут же ее первый муж Ревель появился, откуда ни возьмись, прикинувшись обманутой и брошенной жертвой смещенного с трона тирана, и начал шантажировать бывшую жену. Он утверждал, что Наполеон в свое время специально бросил его в тюрьму, чтобы овладеть его женой, и даже подал на нее в суд, но его подмоченная репутация сыграла с ним дурную шутку, и нелепый иск был отвергнут. Двадцать шесть лет супруги фон Люксбург жили в Германии, а затем переехали в Париж, куда Карл-Август был назначен баденским посланником.

Итак, 2 июня 1815 года, находясь в Мальмезоне, Наполеон увиделся с маленьким Леоном – своим внебрачным сыном, которого родила в 1806 году Элеонора Денюэлль.

Вот как описывает эту сцену Гортензия де Богарне:

«В полдень император послал за мной. Он был в своем любимом уголке сада; с ним были незнакомый мужчина и маленький мальчик, восьми или десяти лет на вид. Отведя меня в сторону, император сказал:

– Гортензия, взгляните на этого ребенка: на кого он похож?

– Это ваш сын, сир, он вылитый Римский король.

– Вы так считаете? Ну, значит, так оно и есть. Я не подозревал, что у меня чувствительное сердце, но его вид меня растрогал. Позвольте, но откуда вам известно о его существовании?

– Сир, об этом гласила молва, а его сходство с Римским королем подтверждает, что это правда.

– Признаться, я долго сомневался в том, что это мой сын. Тем не менее я поместил его в один из лучших парижских пансионов. Человек, которому я поручил следить за ним, осведомляется в письме, как я намерен распорядиться дальнейшей судьбой мальчика. Мне захотелось увидеть его, и так же, как вас, его сходство с своим сыном меня поразило.

– Что вы собираетесь предпринять? Сир, я с радостью взяла бы на себя заботу о ребенке, но не кажется ли вам, что это даст повод для сплетен обо мне?

– Да, вы правы. Мне было бы приятно знать, что именно вы занимаетесь его воспитанием, но боюсь, как бы не стали говорить, что это ваш сын. Когда я обоснуюсь в Америке, я заберу мальчика к себе.

С этими словами он подошел к стоявшему поодаль господину. А я приблизилась к ребенку, хорошенькому, как ангелочек, и спросила, доволен ли он жизнью в пансионе и во что любит больше всего играть. Он ответил, что в последнее время они с товарищами играют в войну, разделившись на две враждующие партии: „бонапартистов” и „бурбонистов”. Я поинтересовалась, на чьей стороне сражается он сам.

– На стороне короля, – сказал мальчик.

А когда я спросила, на чем основан его выбор, он простодушно ответил:

– Потому что король мне нравится, а император нет.

Я поняла, что ему неизвестны обстоятельства его рождения и он не подозревает, с кем только что разговаривал. Ответ мальчика поразил меня, и я стала допытываться, в чем причина его нелюбви к императору.

– Никакой другой причины нет, – повторял он, – кроме той, что я сторонник короля.

Вскоре вернулся император и, отослав опекуна с ребенком, пошел завтракать. Я последовала за ним. Во время завтрака он то и дело повторял:

– Мальчик растрогал меня – он так похож на римского короля! Я не предполагал, что он произведет на меня такое сильное впечатление. Значит, вас действительно поразило его сходство со мной и моим сыном?

Подобные речи звучали на протяжении всей трапезы».

Заканчивая рассказ о Леоне, отметим, что, достигнув совершеннолетия, молодой человек стал вести распутную и расточительную жизнь. Внешне он был очень похож на отца, но при этом он был патологический бездельник и неисправимый игрок. Как следствие, через десять лет от его состояния не осталось ни франка.

В 1832 году граф Леон «отличился» тем, что дрался на дуэли в Венсеннском лесу с адъютантом герцога Веллингтона Гессом и убил его. В 1834 году он был назначен командиром батальона национальной гвардии Сен-Дени, но вскоре его изгнали с этого места «за небрежное отношение к служебным обязанностям».

Гертруда Кирхейзен пишет:

«Он считал, что в качестве сына великого человека он имеет полное право на выдающуюся роль в обществе, не заслужив этого исключительного положения собственными силами. Воспитанный в блеске и роскоши, избалованный и захваленный с детства, он вырос окончательно испорченным человеком. Деньги не имели для него никакой цены, пока он мог разбрасывать их полными пригоршнями. Они текли у него как вода сквозь пальцы. В одну ночь он проиграл однажды сорок пять тысяч франков, а в другой раз – шестнадцать тысяч франков. Никаких, даже очень значительных сумм ему не хватало на его расточительную и полную приключений жизнь, которая протекала у него по большей части за кулисами театров и в будуарах дам легкого поведения. Он беспрестанно осаждал всех членов императорской семьи своими денежными требованиями… Наконец, в 1838 году он попал за долги в тюрьму в Клиши, где он и пробыл в течение двух лет».

Выйдя из тюрьмы, граф Леон не стал более благоразумным. Он поселился на улице дю Май у некоей мадам Лезьё и ее мужа, но этот «тройственный союз» оказался недолгим. Спасаясь от преследований полиции, Леон уехал в Англию. В Лондоне он явился к принцу Шарлю-Луи-Наполеону, сыну Гортензии де Богарне и будущему императору Наполеону III, и принялся вытягивать из кузена деньги. Дело чуть было не завершилось дуэлью, которая уже была назначена в Уимблдоне: секунданты Шарля-Луи-Наполеона принесли две шпаги, а секунданты Леона – два пистолета. Но кровопролития не допустила полиция. Выдворенный обратно во Францию, он начал судебную тяжбу против своей матери, графини фон Люксбург, выиграв у нее 2 июля 1846 года пенсию в четыре