Ранняя философия Эдмунда Гуссерля (Галле, 1887–1901) - Неля Васильевна Мотрошилова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Полемика Гуссерля против Ланге ведется как раз во II главе ФА – в особом исследовательском контексте, восстановить который во всех деталях в кратком изложении не представляется возможным. Достаточно сказать, что Гуссерль – в соответствии с тематикой всего произведения, в частности, его первой части под заглавием «Собственные понятия множества, единства и натурального числа» – ведет спор с рядом концепций, пытаясь «убрать» их из концептуального поля (вспомним о впоследствии сформулированном методе редукции).
Гуссерлевская полемика с Ланге носит весьма конкретный, детальный характер и касается как будто бы частной, но для всего исследуемого им контекста (а, возможно, и для дальнейшей переклички идей более поздних феноменологии и неокантианства) принципиальной проблемно-содержательной сферы.
Проблема, над которой именно здесь бьется Гуссерль, была общей для философии и математики: речь шла, как уже отмечалось, об истоках и характере специфического объединения тех представлений (Vorstellungen) сознания, благодаря которым возможно образование и употребление всеобщих понятий. Она специфицируется в этой части ФА в двух более конкретных вопросах. Первый касается отношений понятия числа к представлениям пространства и представлениям времени. Второй затрагивает важнейшее для Канта и кантианцев понятие синтеза (в частности, синтеза представлений). И в их исследовании, предпринимаемым Гуссерлем, уже можно наблюдать если не прямое рождение, то «почти рождение» некоторых принципиальных структур будущей феноменологии.
Представления пространства и представления времени
Подраздел, посвященный полемике с Ланге, называется «Коллективный и пространственный синтез». В I-ой части II главы ФА, предварительно цитируя Ланге, Гуссерль пишет: «В то время как Кант связывает число с отношением к представлениям времени, Ф. А. Ланге полагает: все, что у Канта обеспечивается обращением к проблеме времени, куда проще и вернее было бы выводить из представления пространства. «Уже Бауман, – писал Ланге, – показал, что число куда прочнее объединяется с представлениями пространства, чем с представлениями о времени. Самые старые слова, применяемые для обозначения чисел, насколько мы знаем их смысл, везде обозначали предметы в пространстве с определенными свойствами, которые и выражались числами; например, четырехугольник соответствовал числу 4. Отсюда мы видим, что число первоначально возникает не из систематического прибавления единицы к единице и т. д., а благодаря тому, что каждое из малых чисел, лежащих в основе позднее образующихся систем, формируются благодаря особым актам синтеза созерцания; и уже на этой основе впоследствии познается отношение чисел друг к другу, возможность сложения и т. д.”»[175] (3410–26).
Вопрос, который поднимает здесь Ланге, (а вслед за ним это делает и Гуссерль), достаточно интересен и релевантен характеру, смыслу глубоко обсуждаемых Гуссерлем в ФА сложных философско-математических, гносеологических, логических проблем.
Итак, в отличие от Канта, Ланге полагает, что не представления о времени надо положить в основу философии (в том числе и в разработке проблемы числа), а более «изначальные и фундаментальные представления о пространстве». Гуссерль воспроизводит аргументацию Ланге весьма обстоятельно. Возражения автора ФА в адрес Ланге, если их суммировать, состоят прежде всего в следующем: да, представления о пространстве играют свою роль в исторических процессах развития человеческого сознания и в опыте ребенка, но в деятельности зрелого человека и зрелого общества они уже не вносят особого вклада в определение содержания всеобщих понятий, скажем, понятия числа (36).
Главное возражение Гуссерля как будто бы разрешает спор в пользу Канта. Автор ФА напоминает: в практике зрелого человечества (что, видимо, относится уже к достаточно ранним стадиям истории, например, к греко-римскому периоду) люди пользуются счетными операциями, т. е. применяют математические понятия не только к физическим, зримым предметам в пространстве. Ведь с равным успехом мы можем сосчитывать и идеальные, непространственные «единицы», каковыми являются предпосылки, следствия, психические акты, состояния, добродетели и т. д. Не получается ли всё «по Канту»: «более универсальное» понятие времени имеет преимущество перед понятием пространства? Но Гуссерль тут же отмечает, что Ланге вряд ли испугают подобные возражения, ибо он изначально возводит и математические, и логические «объекты» к некой их пространственной локализации, что Гуссерль, кстати, считает «совершенно несостоятельным».
Особенно серьезный недостаток рассуждений Ланге Гуссерль усматривает в том, что они не могут обеспечить даже «неустранимые психологические предварительные условия для возникновения понятия числа» (3621–22), не говоря уже о сущностных условиях, поисками которых сам Гуссерль и занят в данной части своей работы.
Пусть и не занимаясь конкретно и прямо представлениями пространства, Гуссерль считает необходимым различить здесь два процесса, две процедуры:
1. мы представляем (vorstellen) пространственно определенные содержания и;
2. мы представляем содержания как пространственно определенные (3626–27).
И вот применительно к числовым понятиям Гуссерль высказывает сомнение в том, что представления пространства вносят преимущественный вклад в определение содержания понятия числа (3628–30). Он предлагает порассуждать над этим, обратившись к примерам и задавшись такими, скажем, вопросами: обращаем ли мы особое внимание при сосчитывании каких-либо предметов на их специфическое положение и порядок в пространстве? Гуссерль дает отрицательный ответ. Если мы считаем яблоки и говорим: «два (три и т. д.) яблока», то как для численного результата, так и для существа процедур счета безразлично, каково именно их положение в пространстве – лежат ли яблоки совсем рядом или на расстоянии друг от друга, какое из яблок находится слева, а какое справа, наверху или внизу и т. д. Порядок и положение, правда, тоже даны в представлении (mitvorgestellt), но даны лишь имплицитно (3630–37–371–6).
В этом месте я хотела бы оценить смысл, значение и оправданность (или неоправданность) полемики Ланге против Канта, а соответственно и специфику гуссерлевского подхода в данной части ФА.
Гуссерль, полагаю, прав в том, что рассуждения, соответственно, представления о времени имеют в составе (и стратегии) кантовской гносеологии (а также логики, метафизики) более широкие смысл и значение, чем рассуждения, соответственно, представления о пространстве. Такова «классика» кантовского подхода и его классическое же понимание. А вот Ланге, – по крайней мере, применительно к проблематике числовых понятий – неклассически предложил пересмотреть смысловые акценты и акценты значимости в пользу пространства и представлений пространства. Надо заметить, что подобные рассуждения нередко появлялись и до сих пор появляются, когда анализируются не только Кантовы, но и кантианские, а также гуссерлевские теории и категории пространства и времени. (В отечественной философии подобная линия
