Ранняя философия Эдмунда Гуссерля (Галле, 1887–1901) - Неля Васильевна Мотрошилова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вид, характер, истоки специфического объединения тех представлений сознания, благодаря которым возможно образование и употребление всеобщих понятий (здесь: понятия числа и других понятий математики) – это проблематика, которая интересует Гуссерля и которую он стремится исследовать в первую очередь. Правда, ещё раньше он намеревается расчистить почву для своего анализа, устранив с неё те теории, которые, по Гуссерлю, являются ложными, а потому мешают правильному пониманию затронутых проблем. Обратимся к их конкретному опровержению у Гуссерля.
В первой фразе главы содержится упоминание (kurze Hinweis) о феноменах. «Самый короткий ответ на вопрос о характере того объединения (Einigung), которое имеет место в случае совокупности (Inbegriff), – это прямое указание на феномены. И в самом деле, речь здесь идет о последних фактах» (243–5). Отметим: Гуссерль, употребляя здесь слово «феномен» (и главным образом следуя, видимо, брентановской традиции), не разъясняет его содержание, а сразу переходит к обещанному критическому рассмотрению теорий, так или иначе посвященных проблеме объединения представлений. Тематика, интересующая здесь Гуссерля, обозначена подзаголовком «Коллективное объединение и объединение частичных феноменов в каком-либо целостном сознании» (Gesamtbewuβtsein).
Ведь могут сказать, излагает Гуссерль одну из теорий, что объединение представлений (Vorstellungen) в некую совокупность (in einem Inbegriff) само по себе вряд ли заслуживает названия «объединения» (Verbindung – также связывание, увязывание). И если мы говорим о совокупности, это значит, что некоторые предметы (все равно, какие) «вместе наличествуют в нашем сознании»; и тогда единство представлений о совокупности заключается только в их принадлежности к охватывающему их сознанию. Мы, следовательно, обращаем внимание только на этот факт, и тогда возникает рефлексия на те понятия, об анализе которых здесь идет речь (См.: ФА, 2218–26).
Любопытно, что в данной связи Гуссерль уже четко привлекает внимание не просто к сознанию, но к тому его свойству, которое будет для него важным позднее, в феноменологический период. Гуссерль называет его спонтанностью (Spontaneität) и описывает следующим образом. В то время как мы в любой данный момент произвольно образуем многообразные совокупности представлений, к уже образованным ранее или добавляются новые содержания или от них какие-то представления убавляются – и всё это без того, чтобы что-то в данный момент исключенное совсем уходило из сознания. Иными словами, сознание уже по существу понимается как спонтанный поток, по отношению к которому исследование есть специальная рефлексия, вторичная в сравнении с первичными внутренними рефлексиями спонтанного, в известной степени стихийного, неотрефлектированного сознания. Конечно, продолжает Гуссерль, сказанное им не надо доводить до абсурда. Ибо совокупность только тогда включает в себя элементы какого-либо содержания, когда они осознаются как для себя замеченные (als für sich bemerkte). Этот намек на замеченность, на обращение внимания, специальный поворот сознания – тоже предчувствие одной из феноменологических тем более позднего Гуссерля. И ещё один оттенок гуссерлевского подхода, бегло обозначенный во II главе, примечателен в свете последующего развития автора ФА. Опровергая вышеуказанную теорию, он предполагает, что недоразумения могут быть улажены, если под «охватывающим сознанием» (Gesamtbewuβtsein), объединяющим представления в некоторую множественность, будет пониматься не «сознание в широком смысле целостности наших психических феноменов», а всё-таки «особый акт сознания» (ein besonderer Bewuβtseinsakt). Надо, стало быть, сосредоточиться на «вычленяющем (heraushebenden) и суммирующем, объединяющем (zusammenfassender) акте представливания как процесса (des Vortellens), имея в виду единство интереса или что-то подобное» (2330–38). Подчеркиваю: Гуссерль уже здесь, в ФА решительно поворачивает внимание к исследованию актовой стороны сознания, что в более поздней феноменологии выльется в масштабный ноэтический анализ сознания. Разумеется, я далека от того, чтобы такие упоминания о феноменах и актах идентифицировать с поздней феноменологией. Однако фактом остается то, что из новой для себя области, а именно из психологии, вчерашний математик старается выудить то, что помогало бы ему исследовать философско-математические вопросы. А среди них – ту идею «актового характера» сознания, которую ему не надо было специально искать, ибо она уже пробила себе дорогу в тогдашней психологии, а ещё раньше господствовала в философских теориях Локка, Лейбница или Канта. Перелив отдельных исследовательских подходов и найденных теоретических структур из одной области работы в другую – это примета и тех времен, когда границы наук еще не были очерченными и строгими, и даже тех, когда появились, в конце XIX века, и границы, и строгие «ученые – пограничники»… Вернемся к ФА.
От более общих предварительных рассуждений о «совокупном сознании» и его актах Гуссерль переходит к ранее обозначенной теме, ясной из подзаголовка «Коллективная совместность (Zusammen) и временна́я одновременность (Zugleich). Тема и проблема эта тоже весьма давняя: она тянется через историю философии ещё начиная с Августина; хорошо известно, что ей уделил немало внимания великий философ Кант.
Гуссерль опять-таки типологически (без указания имен) выявляет суть теории, согласно которой «в случае наличия совокупности содержаний здесь и теперь (gegewärtig)» (245) мы должны заметить прежде всего то, что каждое содержание имеется, оно налично в сознании, причем одновременно с другими содержаниями. «Временно́е сосуществование (Koexistenz) содержаний необходимо» (246–7). Каждый составной мыслительный акт требует сосуществования его частей. Особенно важно это в случае совокупностей (Inbegriffe), которые, собственно, и есть не что иное, как «одновременные содержания». Отсюда вытекает: множественность in abstiacto есть не что иное, как одновременная данность каких угодно содержаний (2412–15).
Опровержение данной теории Гуссерлем частично сводится к повторению уже сказанного ранее: одновременно представлять содержания – совсем не одно и то же, что представлять их как одновременные (2419–20). Предположим, мы вспоминаем какую-либо мелодию; для этого нужно, чтобы отдельные звуки, объединенные мелодией, следовали друг за другом.
Между тем для воспроизведения мелодии требуется, чтобы её отдельные части были одновременно даны в сознании. «Следовательно, звуки мелодии должны быть представлены одновременно. Но ни в коем случае не как одновременные; напротив, они являются нам в известной временно́й последовательности» (2425–28).
Точно так же обстоит дело в случае множественности предметов, настаивает Гуссерль. Предметы должны, разумеется, одновременно фигурировать в представлении. Например, когда мы представляем три яблока, два стула и т. д., они должны одновременно “присутствовать” в представлении. Но для осознания их как одновременных, требуется как бы отдельный акт – «нужна ещё особая рефлексия, чтобы заметить эту одновременность представления объектов…» (2432–33). И вот почему, делает важный для него вывод Гуссерль, «коллективное “вместе” (Zusammen) непозволительно описывать как временно́е “одновременно” (Zugleich)» (2435–36
