Щепа и судьба - Вячеслав Юрьевич Софронов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Редактор мог все!!! Как тот врач, отправивший больного в морг и не желавший слушать на этот счет никаких возражений. Вот он-то и был Бог-Прародитель, без которого ни одно литературно-журнальное чтиво не могло найти путь к грохочущим день и ночь типографским станкам.
И еще. Литературный редактор мог оказаться человеком пьющим, даже запойным или же мамашей, обремененной пятью орущими сорванцами, а то и вовсе бабкой с клюкой, не признающей ничьих авторитетных советов и посылающей всех по известному не только в народе адресу; или, свят-свят! — даже беспартийным. Но одним неотъемлемым качеством он должен был обладать несомненно: чутьем виртуоза-минера, который едва ли не за версту чует в любом самом безобидном на вид произведении идеологическую мину. В том заключалась его наипервейшая обязанность, и любая ошибка каралась если не смертью, то загубленной навсегда карьерой. Но это отдельная тема для разговора, касаться которой всуе просто не хотелось бы…
О роли рядового Башмачкина в литературном процессе
Сказавши о своей возлюбленной Фабулиночке и о том, куда это чувство меня завело, самое время посетовать на свою собственную судьбу, человека, занявшего очередь в нескончаемый поток желающих стать полноценными авторами, то есть оказаться в числе напечатанных, иными словами, опубликованных (избранных!) и тем самым поимевших незыблемый статус творца слова.
Не зря сказано мудрым человеком, что лишние знания лишь усугубляют вселенскую скорбь. Сколько раз мне затем пришлось убедиться в полном бессилии, бесправии и ничтожности автора- сочинителя. Знать бы тогда всю эту причудливую издательско- людоедскую систему — ни-ни и сам бы шарахался от чистого бумажного листа как от прокаженного и детям заказал гнать от себя даже мысль и наивное желание стать литераторами. Но в ту пору прекрасную мне, желторотому сосунку, и дела не было до тех внутренних харизматических и полиграфическо-издательских процессов. И слава богу.
Нет, вы только представьте, что мне, как некогда скромному и робкому Акакию Акакиевичу Башмачкину, возжелавшему обзавестись шинелькой средней руки, дабы соответствовать таким же служилым согражданам, пожелалось вдруг оказаться в чине пусть не генеральском, но хотя бы на пути к нему. По всем иерархическим канонам следовало служить мне как медному котелку на побегушках лет так несколько при какой-нибудь ответственной конторе и набирать очки в счет собственной состоятельности для совершения важного шага и получения номерка-талона для вхождения в число претендентов литературно-сочинительской среды. Иначе опять же результат очевиден и предсказуем.
А что сделал ваш покорный слуга? Нарушая все мыслимые и немыслимые общественно-социальные и даже партикулярные правила, сунулся сломя голову туда, где его совсем не ждали. И что он мог услышать в ответ? Да все просто: вас тут не стояло. Это раз. Во-вторых, очередь к портным экстра-класса давным-давно занята, включая детей и внуков генеральских. И в-третьих, шить для вас шинельку вида невзрачного и достаточно занюханного, из моды давно вышедшую, вряд ли кто и пальчиком шевельнет,
И последнее, непременно следовало ждать вопроса с подковырочкой, вроде как без особой злобности: а к чему вам та шинелька сдалась, коль чина покамест никакого не имеете и неизвестно когда им обзаведетесь.
Могут и добавить: зачем же столько сил тратить своих, у занятого люда время драгоценное отнимать, когда им и без ваших дурацких приставаний суточного норматива не хватает для более нужных занятий вещами важными и ответственными. Тут серьезнейший романиус был явлен недавно человеком, чье имя и вслух говорить не каждый отважится, его давным-давно ждут-с (!) не где-нибудь, а наверху, не говоря о целом сонме официальных ценителей и критиков. А тут вы… со своим непонятно чем… прости Господи… как вас там… звать-величать… Нет, не ко времени… да и не к месту…
Но не будем углубляться в секреты и тонкости редакторской кухни, где наряду со своими фирменными блюдами и рецептами, выверенными и настроенными на определенный лад согласно утвержденному на самых верхах литературному меню, имеются лазейки для всякого рода своих авторов. А как иначе? В любом приличном заведении были, есть и будут избранные клиенты, своего рода вип-персоны, для которых всегда уготовлен лучший кусок издательского пирога, но нам о том знать совсем не обязательно.
И вот, после того, как читатель хоть самую малость проникся сложностью той конструкции, где мне вдруг возжелалось поселиться, пусть он скажет: ждал ли хоть кто-то появления моего повествования на сугубо непартийную тему о какой-то там даме, ведущей жизнь неправедную?! И о мужичке ей под стать, столь же неадекватном. Как образы их могли вписаться в стройную систему социалистических ценностей? Да никак! Не могли те герои участвовать в литературном хоре, единодушно славящем великое социалистическое отечество. И все тут!
И чем больше мне о том думалось, тем сильнее хотелось доказать, что тоже не лыком шит и могу, да еще как могу (!), сказать вслух все, что вызрело и выпучилось внутри меня пусть не признанного и далеко не гения, но имеющего право быть такой же спицей в литературной колеснице. И чем больше о том думалось, тем крепче становилась убежденность в собственной правоте и, черт побери, важности моей любви к той единственной и неподражаемой, ненаглядной Фабуле Фабуловне, с которой намеревался прожить весь остаток своей литературно-сочинительской жизни.
Продолжение повествовательной фабулы
Так на чем же мы остановились в моем многотрудном не успевшем пока развернуться повествовании? Ах да, я вышел от машинистки с долгожданными машинописными экземплярами своей первой в жизни «нетленки», и с ними следовало что-то сделать. Нет, выбросить их в ближайший мусорный бак мне и в голову не приходило. Или тем более сжечь тайком от сограждан, а потом, ухмыляясь, заявлять всю оставшуюся жизнь: «Вы и не представляете, какого шедевра лишилось человечество!!!» И все лишь благодаря предусмотрительности автора, не пожелавшего ввязываться в драчку с Голиафом Голиафовичем, встреча с которым не предвещала в перспективе ничего хорошего.
От меня требовалось всего лишь отправиться в ближайшее почтовое отделение, купить там конверты соответствующего размера, всунуть в них по экземпляру еще не утративших запах чутких женских рук набиравшей
