Индиго - Алекс Джиллиан

– Мириам зря боялась, у нее все получилось, – сглотнув горькую слюну, продолжаю свою агонию. – У нас все получилось, – добавляю, нечаянно уронив пепел на пол. – Тим… он был чудесным. Здоровый, улыбчивый, спокойный малыш. Мы часами любовались на него. Прекрасное было время, незабываемое. Он подарил нам столько счастья, но оно продлилось недолго – пять месяцев и три дня.

– Что случилось? – севшим голосом спрашивает Аннабель.

– Синдром внезапной детской смерти. Слышала о таком?

– Да…

– Какие-то минуты… – ожесточенно выплевываю я. – Ничего не предвещало. Никаких проблем со здоровьем, ни кашля, ни простуды. Мы купали его в ванной перед сном, Тим радостно улыбался, размахивая кулачками, а потом резко замер и перестал дышать.

– Боже, как страшно, – тихо всхлипывает Анна, обняв меня сзади и прижавшись мокрой от слез щекой к моей спине.

– Я там был, Эни, держал его на руках, пока Мириам вызывала скорую. Я видел и знаю, что произошло. Мы попали в гребаный процент статистики. Когда приехали врачи, его сердце уже не билось. На скорой увезли меня… Мой мозг, создавший десяток чудовищных жутких сюжетов, не справился с реальным кошмаром.

– Боюсь даже представить, что ты пережил, – едва слышно произносит Аннабель. Я горько улыбаюсь своим черным мыслям. Бояться поздно, Эни, все уже случилось.

– Я похоронил Тима рядом с могилами своих родителей, – продолжаю безжизненным тоном. – Мириам там не появилась ни разу. Ее не было даже на похоронах.

Пораженная моим признанием, Аннабель заметно напрягается и слегка отстраняется.

– Психологи считают, что большинство людей, испытавших сильнейшее горе, проходят пять основных реакций. Шок, отрицание, агрессия, депрессия и принятие. Мириам застряла в стадии отрицания, – отвечаю я на непроизнесенный вслух вопрос. – Она перестала со мной разговаривать. Совсем.

– Алан…

– Не надо, Эни. Не пытайся подбирать слова. Я знаю, что ты сожалеешь, – сухо перебиваю я. – Мы обратились к психиатру после того, как я нашел ее в парке с пустой детской коляской, а за пару дней до этого мне позвонил полицейский из того же парка, сообщив, что моя жена утверждает, будто наш сын утонул в озере. Она пыталась его достать, умоляла стражей порядка ей помочь. Были и другие эпизоды, но основную суть ты поняла.

– Психиатр? – удивленно переспрашивает Аннабель.

– Да, Эни, психиатр, – подтверждаю я. – Ей выписали лечение, и оно даже подействовало, но Мириам стала другой. Я ее не узнавал, а она упорно не хотела ни моего участия, ни моей поддержки. Мы оба закрылись в своем горе, а когда стало совсем невыносимо, предприняли отчаянную попытку спасти свой брак и отправились к семейному психологу. Он-то и посоветовал Мириам записывать свои переживания, если она не может проговаривать их вслух.

– И тогда она начала писать свою книгу?

– Нет. – Отрицательно качнув головой, я оборачиваюсь к Аннабель и смотрю в ее потемневшие глаза. – Тогда Мириам нашла иной способ справиться со стрессом.

– Майлз Гриффин? – судорожно вдохнув, догадывается Анна.

Я коротко киваю, сохраняя железобетонное спокойствие. Вот мы и приблизились к развязке.

– Теперь ты знаешь, с чего все началось, Эни, – констатирую очевидный факт. – Все еще хочешь узнать финал истории?

– Да… – отвечает она не самым уверенным и заметно дрожащим тоном.

– Тогда нам придется прокатиться. Собирайся, у тебя пять минут, – сообщаю я и стремительно направляюсь к выходу из кабинета, оставляя за своей спиной растерянную Аннабель и разбросанные по полу свидетельства чужих преступлений.

– Куда мы едем? – уже на пороге растерянно окликает меня Анна.

– На ферму Бенсонов, но учти: на этот раз я не поверну назад.

Глава 25

Только представьте: целые плантации дымчато-желтых цветов. Пылающие поля. На закате они напоминают адское пламя, а на рассвете – пыльцу с крыльев ангела. Завораживающее и пугающее зрелище. Тея считала, что аромат вайды привлек темные сущности, захватившие ее дом и души обитателей. Она видела их повсюду. Мелькающие тени, горящие во тьме красные глаза, леденящий душу шепот по ночам, жуткие шорохи, топот шагов и необъяснимый грохот в пустующих комнатах, хлопающие ставни и скрежет дьявольских когтей по стеклам окон.

Отрывок из неопубликованного интервью Мириам Флеминг

Мы едем без спешки, молча, в гробовой тишине и тем же маршрутом, что несколько недель назад. Осенние дни с приближением зимы стали заметно короче. И хотя мои наручные часы показывают половину четвертого, серое небо уже потихоньку начинает темнеть.

Удивительно, но сейчас во мне нет ни тревоги, ни беспокойства. Я абсолютно уверен: мы на верном пути. И Аннабель, к слову, тоже не излучает истерических, панических эмоций, как в нашу первую поездку на ферму. Она задумчиво и отрешенно смотрит в окно, словно смирившись с неизбежностью. За прошедшие дни нас обоих нехило потрепало, вытащив наружу все, о чем мы молчали и чего боялись.

Небо затянуто тяжелыми серыми тучами. Где-то там за ними спряталось холодное сонное солнце. Крупные хлопья снега – первые в этом сезоне, – танцуя и кружа на ветру, обильно припорошили обочины трассы и мимо пролетающие поля, крыши домов и рекламные билборды. Самые настырные снежинки разбиваются о лобовое стекло моего неторопливо ползущего «Чероки», превращаясь в мокрые разводы, разгоняемые дворниками. Осень сдалась, уступив приближающейся зиме, но завтра все вновь может измениться, и девственно-белый покров опять превратится в грязно-серую слякоть. Я не заглядываю так далеко. На настоящий момент нет ничего важнее «сегодня».

Аннабель «оживает», только когда внедорожник решительно пересекает последнюю черту, минуя табличку, обозначающую начало частных владений Бенсонов. Она не просит остановить машину, не ударяется в панику, а обреченным взглядом всматривается в горизонт, где за побелевшими полями темнеют редкие перелески. До самой фермы еще миль пять, а пока нас окружают брошенные земли с погребенными под тонким слоем снега высохшими цветами вайды. Летом они все так же полыхают дымчато-желтым пламенем – никому не нужные с тех самых пор, как закрылись цеха по производству красителей.

– Ты не знаешь, старая часовня все еще стоит? – внезапно спрашивает Аннабель.

– А что ей сделается? – напряженно отзываюсь я, взглянув на ее четкий профиль. – Обветшала, покосилась, но до полного разрушения еще далеко. Может быть, новые хозяева приведут часовню в надлежащий вид. Как изнутри, так и снаружи.

– Ты был там? Заходил внутрь? – после непродолжительной паузы интересуется Аннабель. Я сжимаю руль крепче, концентрируясь на дороге.

– Конечно был. – Ответ звучит сухо и, возможно, излишне резко. – В обоих молитвенных залах. В главном и в том, что находится под ним, в подполье. Я убежден, что именно второй был основным ритуальным залом.

Боковым зрением замечаю, как Аннабель опускает голову и обхватывает плечи руками. По ее телу пробегает мелкая